Неужели где-то на земле есть ещё мирное место? Пожалуйста, напишите мне. Расскажите о своём рукоделии, над которым работаете, или о вашей любимой песне. Идёт ли в Стоуни-Кросс дождь? У листьев начал меняться цвет?
Ваш,
Кристофер Фелан
К тому времени, как Беатрис закончила читать письмо, она знала, что за чувство заставляло сжиматься её сердце — удивленное сострадание.
Казалось невозможным, что такое письмо пришло от высокомерного всезнайки Кристофера Фелана. Оно вообще было не таким, как она ожидала. Там была уязвимость, тихая потребность, которые тронули ее.
— Ты должна написать ему, Прю, — сказала она, складывая письмо с гораздо большей заботой, чем она раньше с ним обращалась.
— Я не буду. Это поощрит его на ещё большие жалобы. Я не отвечу, и, возможно, это побудит его написать что-то более весёлое в следующий раз.
Беатрис нахмурилась.
— Как ты знаешь, я не слишком симпатизирую капитану Фелану, но после этого письма… он заслуживает твоего сочувствия, Прю. Просто напиши ему несколько строчек. Несколько слов ободрения. Это не займет много времени. И о собаке — у меня есть несколько советов, которые могли бы помочь…
— Я не буду писать об этой гадкой собаке, — Пруденс нетерпеливо вздохнула. — Сама напиши ему.
— Я? Но он не хочет получать известия от меня. Он считает меня странной.
— Ничего удивительного. После того как ты принесла Медузу на пикник…
— Она — очень хорошая ежиха, — защищаясь, сказала Беатрис.
— Джентльмен, чью руку она исколола, казалось, так не думал.
— Это всё из-за того, что он неправильно с ней обращался. Чтобы поднять ежа, нужно поместить свои пальцы ниже…
— Не рассказывай мне — я никогда не буду этого делать. Что же касается капитана Фелана… если считаешь, что очень нужно посочувствовать, то напиши ему и подпишись моим именем.
— Разве он не обратит внимания на другой почерк?
— Нет, я ещё не писала ему.
— Но он не мой поклонник, — сопротивлялась Беатрис, — я ничего о нём не знаю.
— На самом деле ты знаешь столько же, сколько и я. Ты знакома с его семьей и очень близка с его невесткой. И я не сказала бы, что капитан Фелан мой поклонник. По крайней мере, единственный. Я не буду давать ему надежды на брак, пока он не вернётся с войны в целости и невредимости. Я не хочу ухаживать за мужем в инвалидном кресле до конца моих дней.
— Прю, это мелко.
Пруденс усмехнулась.
— Зато честно.
Беатрис посмотрела на неё с сомнением:
— Ты на самом деле хочешь доверить написание любовного послания подруге?
Пруденс отмахнулась:
— Не любовного послания. Никакой любви не было в его письме ко мне. Просто напиши ему что-то весёлое и ободряющее.
Беатрис спрятала письмо в карман своего платья. В глубине души она спорила с собой, понимая, что никогда не может хорошо закончиться то, что делается по правильным причинам, но сомнительно с точки зрения нравственности. С другой стороны… она не могла избавиться от картинки в своей голове, где опустошенный солдат в спешке пишет послание в полевой палатке, а его руки покрыты мозолями после рытья могил своим товарищам. И несчастная скулящая собака в углу.
Она чувствовала себя совершенно не готовой писать ему. И, как она подозревала, Пруденс тоже.
Беатрис попыталась вообразить, каково это для Кристофера, оставившего привилегированную жизнь, оказаться в мире, где его жизни угрожала опасность день за днём. Минута за минутой. Невозможно представить искушённого красавца Кристофера Фелана, борющегося с опасностью и трудностями. И голодом. И одиночеством.
Беатрис задумчиво уставилась на подругу, их пристальные взгляды встретились в зеркале:
— Какая твоя любимая песня, Прю?
— У меня их много. Напиши ему о своей.
— Мы посвятим в это Одри? — спросила Беатрис, имея в виду невестку Фелана.
— Конечно, нет. У Одри проблемы с честностью. Она бы не отправила письмо, если бы знала, что его написала не я.
Беатрис издала звук, похожий то ли на смех, то ли на стон.
— Я бы не назвала это проблемой с честностью. О, Прю, пожалуйста, передумай и напиши ему. Всё было бы намного легче.
Но Пруденс, когда на неё давили, становилась невероятно упрямой, и эта ситуация не стала исключением.
— Легче для всех, но не для меня, — едко заявила она. — Я убеждена, что не знаю, как ответить на такое письмо. Наверняка, он уже и забыл, что написал.
Переключив свое внимание снова на зеркало, она стала наносить розовый бальзам на губы.
Пруденс была очень красива с её лицом в форме сердечка, изящно очерченными бровями над большими зелёными глазами. Но как мало отражалось на её лице. Невозможно было понять, что на самом деле Пруденс чувствовала к Кристоферу Фелану. Одна вещь была, безусловно, неопровержимой: лучше написать, невзирая на неправильность происходящего, чем отказать в ответе. Потому что иногда молчание может ранить так же сильно, как пуля.