Сердито отбросив мысли о ней, я поднимаюсь и, отправив теннисный мячик скакать по ковру, встаю напротив окна от пола до потолка. Потирая шею, я смотрю на вечерний город. Повсюду огни. Все пульсирует жизнью — по ту сторону стеклянной стены.
Я хмыкаю. Каким же наивным мальчишкой я был, пока не узнал, что даже за самыми идеальными с виду фасадами прячется зло. Я часто гадаю, каким бы я стал, будь мой отец вменяемым человеком. Может, моя жизнь сложилась бы по-другому? А если бы меня усыновила другая семья?
Было время, когда у меня появилась надежда.
Она пришла в обличье высокой молодой женщины с копной волос цвета молочного шоколада. Валентина… В ней было столько жизни, столько энтузиазма. Я бросил на ее простодушное лицо всего один взгляд и почувствовал, что мир, возможно, не так уж и плох. Я хотел верить в то, во что верит она. Стать тем, за кого она меня принимала, — хорошим, достойным, неиспорченным человеком. Любил ли я ее? Нет, но хотел полюбить. И на какое-то время я убедил себя, что наконец-то обрел покой.
Однако, как бывает со всем, что построено на шатком фундаменте, вскоре в моих фантазиях появились трещины, и они медленно обвалились и превратились в пыль. Я хотел, чтобы Валентина спасла меня от себя самого, и какое-то время считал, что она сможет, но я ошибался. Меня невозможно было спасти. И надежда трансформировалась в отчаяние, а красота земли обетованной отодвинулась недосягаемо далеко.
Ее любовь начала душить меня. Я не мог находиться с ней рядом без чувства раздражения и разочарования. Потому что она оказалась не такой, как я думал. Она была слабой, зависимой. Любовь ко мне сделала ее жалкой. Превратилась в удавку, затянутую на шее, которая не давала дышать.
Валентина. Когда-то моя надежда, сейчас она — та, кто может уничтожить все, над чем я упорно работал и к чему шел. Но хрена с два я позволю ей это сделать.
Я слышу, как через несколько дверей часы деда Ларри бьют полночь. Я собираю вещи, спускаюсь в гараж, сажусь в машину и отправляюсь домой.
Но пока я еду по городу, мысли по-прежнему терзают меня. Я думаю о своей семье. О своем прошлом. О настоящем. О Валентине. Сжав руль, я перестраиваюсь в другой ряд и решаю не ехать домой.
***
Брук берет мой член в руку, подводит его себе между ног и трет им свой клитор. Прислонившись спиной к изголовью кровати, я смотрю на ее великолепные титьки, пока она вталкивает в себя мою плоть и покрывает ее своей страстью. Эта женщина создана для секса со мной — в отличие от моей фригидной жены, которую каждый раз приходится чуть ли не умолять.
Обхватив пальцами ее талию, я трахаю ее быстро и жестко. Наклоняюсь и до крови прикусываю ее грудь, а она бьет меня по лицу. Мое сознание заволакивает темнота. Я переворачиваю ее на спину и вторгаюсь в нее одним резким толчком, наслаждаясь ее криками страсти и боли. Когда она начинает бороться со мной, царапать мою спину и руки, я обхватываю ее нежную, хрупкую шею и сжимаю ее, а потом смотрю, как она хрипит, пытаясь вдохнуть, пока мой член безжалостно — и жестоко — долбит ее. Наши тела покрывает пот. Комната пахнет, как наши грязные души. И, черт побери, мне это нравится.
Она кончает первой — глаза закрыты, стенки вагины с силой пульсируют, сжимая мой член. Поняв, что не могу больше сдерживаться, я выхожу из нее и изливаюсь ей на живот. Моя голова запрокинута, из груди рвется крик от ослепительной мощи оргазма.
Позже я лежу на кровати и смотрю, как она, обнаженная, выходит из ванной. Пока она вытирает волосы, я с извращенным удовлетворением разглядываю красные пятна, оставленные мной на ее теле.
— Вероятно, какое-то время я не смогу встречаться с тобой.
Она склоняет голову набок, отчего ее светлые волосы падают на плечо.
— Вернулась твоя жена?
Я качаю головой, и внутри снова просыпается гнев, который утих, когда я пришел сюда.
— Лоретта поставила мне ультиматум.
— Да? — Она выгибает бровь. — И какой?
— Не забивай этим свою хорошенькую головку. У меня все под контролем. Иди сюда.
Она бросает полотенце на пол и садится верхом ко мне на колени, а я провожу рукой по отпечаткам своих пальцев на ее шее. Мои чувства омывает садистское удовольствие.
— Я сделал тебе больно?
Брук качает головой.
— Знаешь, ты такой извращенный ублюдок.
Я криво усмехаюсь. Потом вспоминаю предупреждение бабки и снова мрачнею.
— Мне будет не хватать этого. — Я веду костяшками пальцев по ее грудям, по животу и вниз, к ее горячей, влажной промежности.
Она, закрыв глаза, стонет, когда я раскрываю ее и большим пальцем поглаживаю ее клитор. Ее руки ложатся на мои плечи, и она начинает втираться в меня.