Одним молниеносным движением я сажусь на нее сверху и сжимаю ее пышные груди, щипаю за уже напрягшиеся соски, наказывая своей лаской и вырывая из ее тела стоны. Я опускаю голову и засасываю ее шею за ухом, наслаждаясь вкусом ее кожи и пота.
— Мне даже не нужно засовывать в тебя пальцы, чтобы узнать, мокрая ты или нет. — Я кусаю ее за губу, заставляя вскрикнуть от боли. — От тебя пахнет течкой.
— Ублюдок. — Она трется промежностью о мой член. Она до предела возбуждена и полностью в моей власти. Все, как я люблю. — Что ты хочешь, чтобы я сделала? — Тяжело дыша, она сглатывает.
— Чтобы ты полетела в Париж и вернула ее. Скажи, что я пропадаю. Заставь ее в это поверить.
— Каким образом?
— Не знаю. Придумай. Уверен, твоя хорошенькая головка на это способна.
— А сам почему не поедешь?
— Потому что она не хочет меня видеть. А еще предполагается, что я, как она и просила, даю ей пространство и время подумать.
Гвинет хмыкает.
— Ты совсем не понимаешь женскую душу, да?
— Что ты имеешь в виду?
Она вздыхает.
— Глупыш, ты должен поехать к ней сам. И показать, что страдаешь. Ты же знаешь, она никогда не могла перед тобой устоять. Ты ее криптонит. Включи обаяние, сделай красивый, трогательный жест, и она поверит тебе. — Гвинет улыбается, ее глаза насмехаются надо мной. — Плюс, если она до сих пор не вернулась, то, возможно, у нее появился другой…
— Это невозможно. — Я слезаю с нее и с кровати, мои руки уже скучают по теплу ее плоти. — Но я тебя понял, — говорю, направляясь к двери.
— Уже уходишь? — слышится за спиной ее окрашенный легким разочарованием голос.
Я закрываю дверь на замок, чтобы нам точно не помешали. Потом разворачиваюсь и оглядываю ее с улыбкой, играющей на губах. Между нами растекается молчаливое понимание, доказательство уз, которые нельзя ни объяснить, ни обосновать.
— Что ты делаешь? — садясь, спрашивает Гвинет и откидывается на изголовье. Шелк простыни, струясь, как вода, скользит вниз. Мой член напрягается при виде ее идеальных грудей — больших и тяжелых, совсем не таких, как у моей плоскодонки-жены.
— Пожалуй, я все же составлю тебе компанию. Ненадолго. — Сокращая расстояние между нами, я начинаю неспешно развязывать галстук. По моим венам толчками разносится похоть.
— О. — Гвинет улыбается — плотоядно, как кошка, готовая позавтракать бедной, ничего не подозревающей канарейкой. Откинув простыню, она без стыда раздвигает передо мной ноги. — Значит, решил все-таки присоединиться ко мне?
Оказавшись, наконец, рядом с ней, я наклоняюсь, накручиваю ее волосы на кулак, оттягиваю назад ее голову и заставляю посмотреть на себя. Питая своего внутреннего больного ублюдка, я впитываю ее страх, ее похоть, а потом впиваюсь в губы своей сводной сестры. Это грязный, жестокий, карающий поцелуй. В точности, как мы любим.
Когда поцелуй заканчивается, Гвинет шепчет мне в губы:
— Никто не целует меня так, как ты.
— Поправка. — Я медленно расстегиваю ремень, глядя на ее припухшие губы и раскрасневшееся лицо. — Никто не трахает тебя так, как я, дорогая сестрица.
Глава 21. Валентина
Я не видела Себастьена два дня. Но не провела ни минуты без него в моих мыслях. Ни минуты не тоскуя о нем. Каждый атом моего тела умоляет пойти к нему, но я даю ему необходимое время, пока решаю, каким будет мой следующий шаг.
После того, как той ночью он ушел от меня, я легла в свою пустую кровать и поняла, что идиллия кончилась. Пришло время очнуться и, как бы ни было тяжело, навести в своей жизни порядок. Я поступала нечестно и с Уильямом, и с Себастьеном. Они оба заслуживали лучшего отношения от меня. Но сомнения всегда следовали за мной по пятам. Всегда маячили за плечом. Шептали мне в уши. Заставляли переосмысливать каждый мой выбор, окрашивали мое будущее в цвета неуверенности и страха. Я ненавидела их голоса. Мне хотелось зажать уши руками, отгородиться от шума. Но ничего не работало. Я все равно слышала их. Ясно и четко.
Смогу ли я отбросить все это ради нескольких упоительных месяцев с Себастьеном? Нет. Я сойду с ума от бесконечных «что, если».
Я слышу стук в дверь. Открываю ее, вижу перед собой Себастьена, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы остаться на месте и не упасть ему в ноги, не взмолиться, чтобы он взял меня. До того, как в мой мир вошел Себастьен, я думала, что взлетов в моей жизни больше не будет. Но потом мне на мгновение показали жизнь, где счастье не было когда-то знакомым, но давно забытым переживанием. Оно было реальным. Ощутимым. Оно выглядело, как он. Пахло его опьяняющим одеколоном. Звучало, как его смех. Осязалось, как сила его объятий. Он показал мне, что значит быть до нелепости, безумно счастливой. Однако, пока я всматриваюсь в его до боли красивое лицо, меня разъедает страх, что все это пропадет.