— Что ты здесь делаешь? — Я закрываю глаза. Пол под ногами начинает шататься. — В смысле, зачем ты приехал в Париж?
— Чтобы увидеть тебя. Я соскучился по тебе. — Глядя вниз, он засовывает ладони в карманы джинсов. — Как ты?
— Нормально… а ты? — спрашиваю нерешительно.
— Я не знаю… — Он отрывает взгляд от пола и смотрит мне в глаза. — Без тебя все не так.
Я резко вдыхаю. Его слова будто пули.
— Уильям, я не знаю, чего ты ждешь от меня. — Внезапно комната вокруг начинает кружиться, и, чтобы устоять на ногах, я хватаюсь за столик. — Говоря откровенно, я даже не знаю, как воспринимать твое появление, учитывая, как долго ты не звонил и не писал.
— Тут виноват не я один, Валентина. Ты тоже перестала звонить.
Его обвинение как удар по лицу. Обжигает и ранит. И оставляет след на расползающейся по щекам горячей краске стыда.
— Прости, дорогая. Не стоило так говорить.
— Нет, я это заслужила. — Я скрещиваю руки, чтобы они перестали дрожать. Задеваю взглядом обручальное кольцо и вспоминаю принесенные Уильяму клятвы. Клятвы, которые, оказавшись здесь, столько раз нарушала. Присутствие Уильяма как молоток, который бьет меня снова и снова. Я пристыженно опускаю лицо и смотрю в пол.
— Присядешь?
Он молча отказывается.
Чтобы как-то отвлечься, я ухожу на кухню и наливаю себе бокал вина.
— Выпьешь?
— Нет, спасибо.
Он тоже заходит на кухню, и от его близости мой пульс начинает зашкаливать. Остановившись рядом со мной, он обнимает меня и крепко прижимает к себе.
— Прошу, не надо. — Не в силах посмотреть на него, я пробую оттолкнуть его от себя. Все внутри разрывается на куски. Он мой муж, говорю себе. Его объятья должны быть приятны. Но нет. Уже нет.
— Позволь подержать тебя хоть чуть-чуть, — просит он, голос охрип от эмоций. — Дорогая, прости меня. — Положив кончик пальца под мой подбородок, он вынуждает меня посмотреть на него. В его глазах — бесконечная печаль и мольба.
— Уильям… — Расскажи ему о Себастьене. Скажи, что все кончено. — Нам надо…
— Пожалуйста, возвращайся домой.
— Уильям, я не знаю, смогу ли. Произошло столько всего.
— Я знаю, но твоя жизнь — в Гринвиче. Рядом со мной. Ты нужна мне. Разве не видишь? Я существую только благодаря тебе… — Он поглаживает мою щеку костяшками пальцев. — До встречи с тобой я считал себя потерянным человеком.
— Я не верил в любовь. Не доверял людям. Я был островом — островом, до которого никто не мог добраться. Но однажды все изменилось. Я научился доверять и верить в любовь, и случилось это благодаря тебе. Я люблю тебя, Вэл... — Его руки с какой-то обреченной беспомощностью падают вниз. — И не знаю, что станет со мной без тебя. Наверное, отец был прав на мой счет…
— Не понимаю. При чем здесь твой отец? — Каждый раз, когда я спрашивала о его детстве, вспоминая свое, я словно упиралась в глухую стену. Он либо менял тему, либо заставлял забыть о ней с помощью поцелуев. В конце концов я научилась уважать его нежелание обсуждать прошлое, надеясь, что однажды он доверится мне и поделится этой частью себя.
— Я знаю, что никогда о нем не рассказывал. — Уильям делает паузу, чтобы тщательно взвесить следующие слова. — Тому есть причина. — Он криво усмехается. — Он, скажем так, вряд ли смог бы когда-либо претендовать на приз отца года.
Я непонимающе хмурюсь. В душе возникает какое-то зловещее чувство.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты видела шрам у меня на спине?
Я киваю, подготавливая себя к тому, что он скажет.
— Помнишь, как я объяснил его?
— Ты сказал, что ваша немецкая овчарка сорвалась с поводка и укусила тебя. Вырвала кусок кожи. Началось заражение, и ты долго лежал в больнице.
— Макс сорвался с поводка не случайно, — произносит он тихо с лишенным эмоций лицом. — Я пытался защищать мать и Гвинет, но это лишь распаляло его. Он избивал нас все сильнее, все чаще. Когда он умер, я был на седьмом небе от счастья. Я ненавидел его.
От боли за них струны моего сердца скручиваются и переплетаются так, что больше их не распутать.
— Я тонул в ненависти. Она отравляла мне кровь. Он часто повторял, что я не стою любви, и я верил ему. Я носил его слова и ненависть как броню. До тех пор, пока не встретил тебя.
— О, Уильям. — Я обнимаю его и притягиваю к себе. Мое сердце разрывается от жалости к нему и тому мальчику, которым он был.
— Вэл, ты нужна мне. Ты — тот клей, который не дает мне развалиться на части. — Он тоже обнимает меня, весь дрожа от отчаяния. — Я не мог ни думать, ни есть, ни спать. Я наказывал себя за то, что уничтожил наш брак — единственное хорошее, что есть в моей жизни.
Быть может, я ошибалась. В своей истории я изобразила злодеем его, но, возможно, все это время злодейкой была я сама.