— Гномы в шутку называли ее майа… — прошептал Трандуил, чуть бледнея.
— Но она и есть майа, майа — вестница нового понимания мира! -оскалившись, проревел Глорфиндейл. — Так ли важно, что эта нота, эта искра самого Эру упала в смертное тело? В ранимое, смертное, в женское тело? Так ли важно, что эту искру раздувал для Средиземья Темнейший, Аннатар Аулендил, потратив на ее опеку и взращивание годы и годы в невообразимом запределье, в скрытых от нас, слепцов, аккордах песни айнур?..
— Глорфиндейл!..
Златой витязь шагнул — и оказался вплотную с Трандуилом, выдыхая почти уста в уста.
— Сколько лет ты укрывался в сумерках своей скорби и величественной отстраненности, ты, прекраснейший из ныне живущих эльфийских властителей? Сколько сотен лет ты жил, не ощущая никого равным себе, не принимая советов и любви, заботясь лишь об Эрин Гален, который уже веками пожираем мраком и уступает натиску извне? Сколько лет ты не ощущал никого сильнее себя, юный Ороферион? Напомнить тебе о силе?.. Или тебе напомнили о ней до меня — сбросив на ладонь уголек настоящей жизни?..
Трандуил замер.
— Что, — витязь отступил, и заговорил громко, холодно и язвительно, без труда перебивая рокот золотого зала, — вы привыкли к мысли о том, что она чужая, и перестали видеть за ее тонкими плечами бОльшее? Чужая, и что — из тех русичей, которые тут никогда не пойдут войной, и на которых пойти нельзя. Не участвует ее народ в наших здешних темных и светлых битвах, не знают о нем эльфы. И все. Кто остановился и вгляделся? Кто позволил себе пройти мысленно дальше? Почувствовать больше? Только лишь я, и оттого ли, что лишь я вернулся из чертогов Мандоса, вернулся сюда по воле собственного выбора, так как и там не обрел ответов и покоя! Там благочинно и радостно, там встречаются расставшиеся, гаснут распри, но там тупик мира, созданный для нас, по нашей мерке, из которого не выйти… Но ты же чувствовал, Трандуил Ороферион, чувствовал — с первого мига, как оказался позади нее на лошади! Твоя вещая сила, твоя магия… ты чувствовал… и упустил, отдав искру истинного света сомнениям, прошлому и гордыне!
— Лорд!
Глорфиндейл махнул рукой. Резко отвернулся от Трандуила — тонкий темный силуэт, потертая замша, плащ сверкающих волос до бедер.
— Я… не позволял себе смотреть на нее так… — трудно выговорил Трандуил.
— Я понял. — Тон низкого, рокочущего голоса упал почти до шепота, вместе с последними перекатами музыки. — Это неважно. Она сильная, и не будет одна, хотя и может; но она отыщет поддержку. Ее оберегут. Ее уже оберегают, а ты… — Глорфиндейл уходил, уходил, мерцая золотым каскадом волос, терялся в тени колонн, в отсветах такого же златого пола.
***
— Они ссорились? — спросил шепотом Фили.
— Кто их разберет, благородных эльфов, — вполголоса ответил Торин.
— Они спорили об устройстве мира, — сказал Тенгель. — Я говорю на синдарине с детства, но слышал не все. Ольвин балрогов шум мешал.
— Об устройстве мира — и так раскалились?
Трандуил развернулся и молча уходил обратно в каминный зал, лишь взлетели полы длинного кафтана.
Глорфиндейл же, узкий, как кинжал, встряхнув золотыми волосами, удалялся куда-то вглубь Эребора, ничуть не чураясь подземелий, камней и Горы над головой.
Ветка со скрежетом тащила стул к колонне, откуда взяла. Пугливо обернулась на мерзкий звук, особенно приятный в наступившей тишине, посмотрела на силуэты на другом конце зала. И, судя по направлению движения, отправилась на дальние галереи, к себе в комнату.
— Может, ее проводить? — предположил Бард.
— Не надо лишнего, — сказал Гэндальф. — Вернемся-ка мы к прекрасному барану, который теперь наверняка допекся, и продолжим наши посиделки. Я не сомневаюсь, Ольва Льюэнь в полном порядке.
— Ну да, — сказал Тенгель, и чуть постучал пальцем по голове. — Ты тоже, волшебник… того… между прочим.
— Я знаю, знаю, -усмехнулся Гэндальф.
— Завтра, — гневно сказал Торин, — ты прости меня, Тенгель, но ни одного человека и ни единого эльфа под сводами Эребора не останется. Я закрою врата, как бывало во времена предков, и мы будем готовиться встречать новый обоз из Синих гор. Дракон в Долгом, станем за ним присматривать. И впредь я подумаю, кому и когда оказывать гостеприимство, а то чужеземцы уж больно привыкли к нашим чертогам. Одинокая Гора не постоялый двор.
— Что уж, — согласился Тенгель, хлопнув Торина по плечу, — хоть и звучит сердито, ты в своем праве, наугрим, да и мой эоред, небось, вблизи Дейла, поеду принимать корону.
— Ты вправе снова сделать Эребор неприступным, — согласился Бард, — я понимаю твои слова. У тебя снова выдались непростые деньки, король-под-горой. Однако же, запирайся или нет, Ольва Льюэнь — твоя прелесть, эреборская. Ты сам так решил. Так что всякое, видно, может быть, пока она внутри — даже с самыми крепкими засовами на вратах.
— Пойдем выпьем, — сказал Торин, сбавляя тон. — Племянники достойны славных посиделок. Завтра — будет завтра.
— Вот и славно, — подытожил Гендальф, — поторопимся, воины, баран подгорает.
Трандуил сидел в кресле, подвернув под себя ногу, и крутил в руках драгоценный кубок. Губы его были плотно сжаты.
Фили глянул на лесного Владыку, покачал головой, и обнял за плечи Кили:
— Расслабься, брат. Он сейчас уйдет, прямо вот чувствую.
========== Глава 20. Забыть ==========
Трандуил настиг златого витязя глубоко в подземельях -два гнома-стражника, разжившиеся корзиной с пирогами и пятком бутылок вина, указали лесному королю на приоткрытую каменную створку.
Трандуил скользнул тонкими сильными пальцами по граниту -толщина створки была, пожалуй, равна длине его меча. Взгляд выхватил мерцающие в свете факелов цепи, блоки и вОроты -чтобы открыть или закрыть проход к морю, уберегая Эребор от периодических потопов, потребовались хитроумные механизмы, двигающие эту махину.
Масса Эребора, которая вся теперь располагалась наверху, над головой, давила на Владыку, прижимала его вниз -он ощущал огромную древнюю толщу и мощь камня. Как тут могло нравиться кому-либо из эльфов, было непонятно.
-Но я полюбил это место, Трандуил Ороферион.
-Я помню, ты гостил в нашем доме, -медленно сказал Трандуил, ступая по черному песку, вспаханному недавней битвой с драконом, -я помню, как ты брал меня, совсем малыша, на своего меарас и называл надеждой Эрин Гален.
-А ты помнишь, как договорился с меарас, и уехал один кататься, шестилетний? С меарас не так страшно, но Орофер и твоя мать извелись. Мой конь не мог тебя бросить, и когда ты устал и уснул у ручья, он охранял тебя, не смея пойти позвать эльфов. В конечном итоге, он привез тебя домой. Я был твердо уверен, что все будет хорошо, но моя уверенность не передавалась Ороферу, хотя тогда Великая Пуща была намного безопаснее.
-Помню.
-Помнишь, как желал заплести мне косу, и заплел ее так, что прядь пришлось срезать? Я пару столетий ходил с укороченной прядью слева, у самого лица, и вспоминал тебя каждый раз, когда видел себя в зеркале.