-Помню, я взял смолу, чтобы лучше держалось. И хотел тебя рассмотреть вблизи. Мне рассказывали о тебе сказки на ночь. А после я рассказывал их Леголасу.
-Вы с сыном Мэглина были несносной парой. Вы все били, пачкали и рвали. Убегали на вымышленные войны бесчисленное количество раз. Я случался в Пуще наездами, но однажды, когда вы были уже подростками…
-Я помню. Ты со своим конем выследил нас уже почти на границе Леса. Ты поймал меня и Мэллирина, связал, забросил на коня позади себя. Но не повез сразу домой. Был вечер…
-Я держал вас связанными и втолковывал о роли каждого. О том, каким должен быть принц и каким -его друг. О разной мере ответственности, вам предназначенной. Ты почти заявил, что не желаешь быть принцем. Да. Но сдержался.
-Ты набил острогой рыбы… самой вкусной, которую я когда-либо ел, испек, и дал нам -с лембасом и мирувором. Первый глоток мирувора. Нас развезло. Мы переночевали у реки. Мы пробовали удрать ночью еще раз…
-И я все же вернул вас во дворец, связанных, на крупе меарас, как вязанку хвороста. Руки и ноги в разные стороны, да. Ты тогда сказал, что никогда не простишь мне. Я уезжал… и вы стащили у меня стрелы. Две. Я, кстати, видел лаиквенди, отца Мэллирина.
-Я прощаю тебя, витязь. Не было случая сказать раньше. Твоя стрела, Глорфиндейл, у меня. А та, которая досталась Мэллирину, была последней в его колчане -он выпустил ее в морду варга, и затем погиб.
-Ты стал взрослым. Ты понял, что никогда - слишком долго даже для эльфа… Ты принял великую ответственность и великую тяжесть, решив, что, упражняя магию и блюдя все законы, гласно и негласно предписанные эльдар, ты удержишь Эрин Гален, -вздохнул Глорфиндейл. -Увы, я вижу, как лес сдается. Но я вижу и способ его оживить. Но зачем ты пришел, Трандуил? Я был резок, но я говорил то, что открылось мне. Ты показался мне неразумным мальчиком, путающимся в чужих волосах…
-Скажи мне об Эрин Гален. Скажи мне о Лесе.
Глорфиндейл посмотрел внимательно -лицо его было тонким, строгим и юным, глаза казались черными, а по волосам пробегали блики от двух зажженных у воды факелов.
-А ты готов выслушать мои домыслы, Трандуил, сын Орофера? Когда тебе советуют Галадриэль, Элронд, Митрандир?..
-Новый взгляд на старую беду никогда не повредит.
-Отчего же укутан пеленой паутины и тьмы Лес?.. Только ли из-за зла, тянущегося из Дол Гулдура? Так зло было временно изгнано, а напастей не уменьшилось, -сказал Глорфиндейл. -Ты опасаешься оступиться, Ороферион, а потому попросту не шагаешь. Позволь ожить, загореться твоей фэа -и Лес почувствует тепло. Вы слишком связаны тысячелетиями твоей магии, Владыка. Позволь быть тому, что есть. Позволь себе чувствовать то, что чувствуешь…
-Ты считаешь, дело во мне?..
-Я считаю, что это одна из возможных причин.
-Ты же знаешь, как именно мы помним, -Трандуил смотрел в песок около кромки воды. -Я помню жену так, словно она сейчас рядом. Словно с утра только она встала с ложа и отправилась плеснуть из родника в лицо. Я помню точно так же и Мэллирина, которого любил как брата. И Орофера, и мать. И еще десятки и сотни лиц и сердец. Но жену… жену…
Глорфиндейл кидал аметисты в прозрачную воду, отковыривая их с колонны.
Потом спросил:
-Ты считаешь, я терял меньше? Элронд? Лесной лаиквенди Мэглин? Просто каждый иной эльф -не ты, не ты. Вспомни о судьбе принца. Подумай о стезе короля. Я знаю, ты и так каждый день думаешь. Но… скорбь и боль. Лес чувствует твою скорбь, твою боль, Владыка. Ты даруешь их ему. Лес скорбит вместе с тобой. Тебе не приходило это в голову?..
-Я никогда не забуду, Глорфиндейл… я не могу забыть.
-Как интересно, -сказал златовласый эльф, -что этот разговор мы завели именно здесь, где мы с Лантиром недавно звали и встретили чудовище, которых, казалось, уж не осталось. И именно в тот момент, когда Эрин Гален готов окончательно дрогнуть перед лицом напасти. И именно тогда, когда я указывал тебе -мир меняется. Кто заставляет тебя забывать? Мы так устроены, мы не умеем. Каждый эльф не может и не желает забывать. Возможно, такая память -это не дар, а кара. Поверь… мне. Получается, надо этим управлять. О, магия внутренняя может быть намного труднее внешней… разогнать облака в своей душе -это совсем не так просто, как разогнать облака в небе. Рассветные часы можно отдать радости и любви, закатные -светлой памяти. Это хорошо знает лаиквенди. Жить прошлым и настоящим недостаточно. Надо жить прошлым, настоящим и будущим.
-Меня не поймут.
-Начни с того, что пойми сам себя. Мы иссякаем… наша сила на пределе. Кого интересует чье-либо мнение?.. Я считаю, Трандуил, женщина, которой ты дал имя Ольва Льюэнь, дал ей имя в нашем мире, на которое она откликается охотнее, чем на свое собственное -это знак тебе. Что бы ты ни решил -знак. Меняйся. Меняйся! -последнее слово Глорфиндейл рявкнул, и отзвуки низкого голоса ахнули над темной водой. -Если хочешь еще какое-то время держать Эрин Гален. Или ты сдался, и готов покорно уйти в Гавани, склонив чело?
-Я вообще не собирался в Гавани. Я останусь с Лесом до последнего мига его жизни.
-Трандуил, Трандуил… Слушай. Смотри на меня. Воспоминай. Погрузись в прошлое. Погрузись в те часы, которые ты, счастливчик, провел на другой тональности Арды. Вспоминай. Там было важное.
-Я тысячи раз… -начал Трандуил, и осекся.
«Тот месяц в Средиземье, который ты не старилась».
-Вот, -с удовлетворением сказал Глорфиндейл. -Ты понял? Майа сказал так. Он изменил в ней что-то, возможно, невольно. Я не чувствую в ней этого, но не исключаю. А ты не обратил внимания, потому что вспоминал лишь то, что относилось к тебе.
-Тут ты не прав, -сказал Трандуил. -О, как ты не прав…
-Тогда не все еще потеряно, сын моего друга. -Витязь, который выглядел сейчас вдвое моложе Трандуила, притянул его голову, и поцеловал в лоб.
Трандуил помешкал, и опустился на одно колено, выказывая уважение к перворожденному, но думал уже о своем. Словно изнутри пополз на чело неожиданный свет; он улыбался уголками губ. Глаза его сияли опалами.
-Я бы охотно сделался человеком, даруй мне Эру возможность безграничных путешествий фэа, -сказал Глорфиндейл, бережно возлагая ладонь на макушку Трандуила. -Но и у эльфов есть свои волшебные дары. Быть потерявшим -и любимым, ребенком -и мудрым отцом, помнить тех, кто родился на твоих глазах, и тех, кто был стар, как Арда, когда родился ты сам. Нам дано больше, чем мы готовы впускать в свою жизнь. Я хочу еще побыть здесь, а ты -ступай. У тебя есть прошлое, память, настоящее, сын и Пуща. И будущее. Надежда. Надежда…
***
Настроение у Ветки было прекрасным. Несмотря на то, что мальчишник прибежал насладиться раскатами рока, ее не тронули и не вышибли вон из Эребора -голой попой на мороз. А судя по суете в колоннаде, могли.
Не хватало часов -посмотреть, сколько времени. Также непривычным было ощущение, что ее никто не пасет и за ней никто не следит. Вообще, ощущение алкогольной вседозволенности дополнительно опьяняло.
Ветка проскакала до своей комнаты, покружилась там, но было понятно -спать не выйдет. Тогда девушка снова рванула на выход, уже зная, куда именно идет -к купальням.
Примчалась, в очередной раз посылая на имре домра дур сул громадные пространства Эребора. Никакого фитнеса и правда не надо -сделала три дистанции, к залу, от зала и к купальням, и аэробная нагрузка получена.
Возле купален стояла стража…
Необычная стража! Две рослые бородатые гномки.
Ветка уже была в курсе, что из числа двухсот обитающих тут гномов, женщин вместе с принцессами -около двадцати. Ветка притормозила, превратившись в живой знак вопроса, но пожилая гномка с пышными усами, которая шила ей платья, усмехнулась, и на неловком вестроне предложила не стесняться, заходить.
Что же.
Внутри были женщины. Хотя гномы и посещали это волшебное место, не особенно разделяя мужские и женские часы, для двух невест принцев, видно, было сделано исключение.
В верхней горячей купальне торчала огненно-рыжая голова Тауриэль. На скамеечке рядом сидела напряженная Эллениль, которая скинула плащ и кафтан, но присоединяться к празднику жизни не торопилась. Тут же была Бус, ее старшая сестра Талис, гномка с мушкетерскими усами, а в купальнях пониже -похоже, большая часть женского гномьего населения Эребора.