«Титоша, ты такая красивая. Хочу тебя поцеловать».
«Хочу твой рот, святоша!»
Внутри все туго сжимается, на мгновение жить не дает, а после… томительной волной разливается по груди. Бьет тело горячей вибрацией, словно током.
Зачем снова? Зачем?
Прекрати… Пожалуйста, не надо…
Не подключай меня…
Лука всячески обхаживает и облизывает Десси, а я неосознанно послабляю контроль над питомцем. Жду, что Яр что-то скажет. Что-нибудь лично для меня. Очень жду! Пожалуйста… Но… Он поднимается, свистом подзывает пса и направляется к своему дому.
Он просто уходит!
Меня охватывают шок и неверие. А секунду спустя такое сильное негодование, все внутри новой дрожью отзывается. Неприятной, тягучей, болезненной.
Я понимаю, что мы нехорошо расстались. Осознаю, что ему многое пришлось пережить на службе… И все же… Зачем так?
Что ему стоит заговорить со мной? Разве он не скучал?
Ярик! Я без тебя умирала!
Мысленно ору ему в спину. Как жаль, что не хватает сил вслух.
«Ты и есть только для меня, святоша. Только моя…»
Мозг какими-то запутанными путями подбрасывает воспоминания нашей последней встречи в прошлом.
Несмотря на то, что Яр внес мой номер в черный список и оборвал любые контакты, когда пришло сообщение о принятии военной присяги, я собрала всю волю в кулак и отправилась на торжество вместе с его и своими родителями. Поехала, невзирая на то, что лишь неделю назад выписалась из больницы и еще не оправилась от очередного потрясения. Так хотела его увидеть… Если бы надо было, пешком все восемьсот километров прошла, хоть врачи и запретили мне нагрузки.
На присяге все виделось таким нереальным и чужим. Мой Ярик – коротко стриженный, в армейской форме, с автоматом наперевес. Я держалась, пока гремел гимн, пока маршировали колонами, пока говорил вступительную речь военный командир, а потом… наши с Яром взгляды пересеклись, и я расплакалась. Если бы не папа, бросилась бы к нему через весь плац.
Стояла там и тешилась единственной мыслью: торжество закончится, и родным позволят подойти к своим солдатам. Какой же наивной я была… Бойцы произнесли клятвы, получили команду впервые надеть темно-бордовые береты[1], отстояли по стойке заключительный гимн… И вот дали желанную вольную. Плац взорвали крики радости и свист. Вокруг нас все обнимались и целовались. Ярик же… Он бросил в нашу сторону еще один хмурый взгляд и ушел в расположение.
Точно как сегодня.
Из-за меня, конечно… Даже к родителям не стал подходить. Было так горько и обидно! На фоне всего, что уже имелось, думала, не переживу. Проплакала всю дорогу обратно. А писать все равно не прекратила. Мне казалось, если я буду рассказывать ему все, что со мной происходит, это не позволит нам окончательно разделиться. Тогда еще верила, что наше «вместе» можно спасти.
Глупая…
Хватит жевать сопли!
Десси от грусти быстрее меня отходит. Позабыв о несостоявшемся ухажере, носиться по территории. А я достаю из кармана ветровки телефон и бездумно смахиваю пальцем иконки приложений. Нужно за что-то зацепиться, только никак не получается. Подключая мозги, решаю, что перед экзаменом мне не помешает повторить тезисы, которые я набила в заметки накануне. Плевать, что знаю их наизусть… Раскисать мне точно нельзя. Сессия в самом разгаре. А потом папа обещал к себе на практику взять. Это лето… Это лето, несмотря на возвращение Градского, пройдет так, как я запланировала.
[1] В Украине темно-бордовые береты носят десантно-штурмовые войска.
4
Ярослав
Она думает, я снова за ней как пес шелудивый таскаться буду?
Полдня под прессом гнусного характера деда, что марш-бросок по соляной пустыне. Я, безусловно, чту родоначальника, но сегодня, ей-богу, чуть не послал к черту.
– Ты давай, хвост трубой не загоняй. Служба, геройство, медали – это все хорошо, – а прозвучало, как чухня последняя. – Но тебе все еще двадцать лет! Потому там все и получалось, что нуждаешься в твердой руке и постоянном руководстве. А когда болтался… сам помнишь, чем закончилось.
Домой возвращаюсь в отстойнейшем настроении. Надо признать, в чем-то старик прав. Мне трудно без режима, без четкого понимания, что должен делать. Не считая остров, первый день на гражданке, а я уже потерялся. Предполагал, что будет как-то иначе все.
Извлекая из психологических наездов деда основное, пора бы вспомнить о том, что мне действительно все еще двадцать. Через два месяца исполнится двадцать один. Ей тоже… А я стал забывать. Без всякого преувеличения и бахвальства, давно чувствую себя гораздо старше. Это внутреннее и, скорее всего, уже необратимое.