Тетки-Потребительницы выступают также в сочетании с Тетками-Элегантками (потребление типа «все ради внешнего вида») и в хозтоварном варианте (потребление типа «все для дома & сада-и-огорода»). Вообще Тетки-Элегантки не скрещиваются только со Старыми Тетками, а со всеми остальными подвидами — очень даже. Например, Тетка-Художница + Тетка-Элегантка = Тетка-Галеристка.
Примером такой тетки была Черная. Как говорит сама кличка, ходила одетая во все черное, обвешанная современной серебряной бижутерией, работала в галерее, посещала театры, вернисажи, поэтические вечера… Жутко претенциозная, снобка, вся в дамских сигаретах, в портсигарах… В кафе не снимала шляпы, сидевшей на ней, как беретка на бабе, жрала пирожное и щебетала:
— Знаешь, я была на конкурсе актерской песни, поэтому не смогла прийти к тебе, пила там с Кристиной и Ольгердом… Ведь мы со Станиславом ставим пьесу…
Ничего похожего на Теток-Парикмахерш, скрестившихся с Тетками-Элегантками! Этих полно в каждом более или менее приличном заведении; никто тебя не острижет, не покрасит лучше, чем они. На голове у них целые романы, целые «Ночи и дни».[53] Худые, высокие, красивые, ленивые… Все курят, и у всех все, что надо, проколото. Они в курсе дел в мире куафюра, они знают, откуда ветер дует и что вчера происходило на скачках в Лондоне. Иногда собираются вместе, в прекрасной квартире, прекрасные сами, среди старых шкафов, среди безделушек, и смертельно, по-декадентски скучают. А на античных полках вместо книг — косметика для волос в какой-то ей-богу неземной упаковке и ровно сложенные черные махровые полотенца.
Например, Карен. Пока училась в ПТУ, рисовала на полях тетрадок комиксы с женщинами в разных позах и под каждым подписывала «Lady». Целые армии неподвижно стоящих дам. На уроках учительница говорила о войнах, о королях, а она ставила портфель на парту и устраивала себе «уголок», «домик», свой маленький интимный мирок. У нее было зеркальце, гигиеническая помада, там она себе прыщи выдавливала — тут войны, восстания, а она в уголке, в домике, наедине с собой…
В общежитии она весь коврик над кроватью завесила рисунками плачущих Пьеро. Пририсовывала им рты, слезы, световые блики на черных шапочках. В заведении, где она проходила практику, начальница жаловалась, что Карен — мальчик строптивый и ленивый. А она, пока брила клиента, витала в облаках и в знак бунта выкрасила волосы в цвет неба — голубой. Вовсе не так приятно целый день мыть головы, выслушивать, что ты строптивая и ленивая, и пшикать в перерывах лак на волосы. Она наизусть знала журналы, что лежали для клиенток, скрывалась в них! В каталоги фирмы «Топу & Guy»… Вот это был мир! Черно-белый, на скользкой мелованной бумаге, пахнущий пробными духами. Мир, который доходил до Карен только в обрывках, как фрагменты изодранных фотообоев. В этом другом мире кофе был крепким и подавался в красивой чашке, мужчины выглядели как в кино, солнце заходило, кони вставали на дыбы, приготовленная в доме еда не имела ничего общего с галушками в заводской столовке. Она поняла, что мир этот находится где-то далеко, и поехала искать счастье в Париж!
— Ах, она поехала искать счастья в Париж! Убейте меня, девочки, не то сама помру! Поехала склеивать свои фотообои. У таких историй не бывает счастливого конца.
Паула
Внезапно зазвонил мой мобильник. Это Паула.
— Знаешь, виконт, я на другом конце пляжа, приходи ко мне.
— Ты где?
— Там, где натуралы, подожди, я спрячусь, а то на мне черные стринги. Сама приду…
Опять все забыла, опять мне придется ее вразумлять, а потому обращаюсь к ней с такими словами: