Боль. Она сжимала его голову, как тиски, а когда он дышал, ему казалось, что дьявол вонзил ему между ребрами раскаленную кочергу. Он запрещал себе стонать, потому что был не один. Раньше — он не мог точно сказать, когда — ему почудилось, что он услышал голос своей матери. Теперь говорил какой-то мужчина — приглушенно и разочарованно. Хавьер вздохнул так глубоко, что едва не вскрикнул от боли в груди. Где-то в комнате громко запищал монитор, прервав разговор, потом его звук вернулся к более ровному ритму, и голоса возобновились. Почему он не помнит, что произошло? Он в больнице, это несомненно. — Его нужно отправить за решетку! — кричала его мать, пронзительно и громко. На мгновение Хавьер подумал, что Рената говорит о нем. — Он разговаривал с полицией, помогал им в расследовании и в настоящее время вне подозрения, — объяснил уверенный мужской голос.
— Но как такое может быть? — спросила Рената. — Он был за рулем!
Эстебан. Они попали в аварию? С Эстебаном все в порядке? Звуковой сигнал монитора снова ускорился, невероятно расстроив Хавьера. Он хотел задать вопрос, но не мог издать ни звука.
— Он не виноват, и сегодня его выпишут.
— А мой сын останется здесь?
Наступило молчание, словно те, кто был в палате, пытались понять нелогичную реакцию Ренаты на травмы, полученные двумя мужчинами.
— Я хочу поговорить с вашим боссом. — Его мать почти визжала.
— Я заведующий хирургическим отделением.
— Кто ваш босс?
— Миссис Касас, пройдите в мой кабинет.
— Я не оставлю своего сына!
Негодование в ее голосе было знакомым. У Ренаты был невыносимый характер, и Хавьер предпочитал общаться с ней пореже. Он улетел бы на другую планету, если бы не его сестра Габи. В его воспаленном мозгу всплыло воспоминание из детства, которое чуть не сломило его.
Хавьер потерял сознание.
Когда он очнулся в следующий раз, звуки были немного другими, а в палате стояла тишина, побудившая его взглянуть сквозь полуприкрытые веки. Неприятная дрожь пробежала по его телу, Хавьер напрягся, вспоминая момент удара, когда все пошло кувырком.
— Кто такая Эмили? — спросил незнакомый женский голос.
Монитор снова затрепетал, когда его сердце екнуло от вопроса.
— Он повторяет ее имя.
— Никто, — отрезала его мать.
На секунду его мозг отключился, и Хавьер подумал, что, наверное, снова потерял сознание.
— Мама! — возмутилась его сестра. — Эмили — его жена, — объяснила сестра незнакомке.
Хавьер пришел в ярость. Его жена была кем угодно, но определенно никогда не была «никем». Его не удивило, что Рената не одобрила его жену-англичанку, едва за двадцать, ни слова не говорящую по-испански. Но его жена была членом его семьи.
— Эта девушка была не более чем…
Он заставил себя открыть глаза, и все, что собиралась сказать его мать, прервала суета вокруг его кровати. Его тело ощупывали, кто-то тряс его за плечи.
— Мистер Касас? Вы меня слышите?
Женщина была настойчива, и он поднял руку, чтобы отогнать ее, но его рука сдвинулась всего на дюйм. Его горло сжалось от разочарования, и ему захотелось выть.
— Мистер Касас, вы знаете, где находитесь?
Он попытался заговорить, но ничего не вышло, поэтому кивнул, и почувствовал боль.
— Мы принесем вам воды. Вы должны попить.
Перед его глазами появилась соломинка, и после нескольких попыток ему удалось всосать немного воды.
— Отлично, — сказал мужчина, и Хавьер узнал его голос. — Давайте попробуем еще раз. Вы знаете, где вы?
— Да, — выдавил Хавьер.
— Вы знаете, как сюда попали?
Он прищурился и уже был готов выдавить из себя ответ, когда мужчина задал ему еще один вопрос:
— Можете рассказать последнее, что вы помните?
Хавьер нахмурился, и его взгляд заметался по комнате. Мать, сестра, доктор и медсестра. Он уставился на дверь.
— Эмили.
Стоя в дверях больничной палаты, Эмили была ошеломлена увиденным. В бледно-голубом больничном халате, весь в проводах, прикрепленных к мониторам, Хавьер лежал на койке, ужасный синяк украшал его щеку и горделивый лоб. Но главное, он был белым как снег. Хавьер никогда не бывал бледным.
В полете Эмили убеждала себя, что с Хавьером все в порядке. Потому что Хавьер был кем угодно, только не жертвой. Она была готова поверить, что произошло какое-то недоразумение. Но два с половиной часа полета дали ей слишком много времени на размышления.
Она старалась не придавать большого значения тому факту, что по-прежнему является ближайшей родственницей Хавьера, хотя от этой мысли ее сердце билось чаще. Ей не хотелось снова лелеять надежду, которую она испытывала в первые месяцы после возвращения из Испании.