Но стук сердца не смолкал, и, вслушиваясь в его удары, Кэтрин вспомнила о рыжем коренастом парне, набросившемся на нее однажды вечером на пустынном пляже, когда ей было восемнадцать лет. Они боролись на залитом лунном светом песке, и, когда он повалил ее на землю, ее охватил ужас, но у нее достало сил, чтобы вырваться, и впоследствии она без ненависти вспоминала этого рыжего. Она вспоминала его иногда и через много лет, уже будучи замужем, и даже жалела, что вырвалась. Этот парень хотел ее по-настоящему, хотел всем сердцем, наверно, так же, как Макэлпин хотел эту девушку. Она снова чувствовала, как руки парня сжимают ей запястья, и все перед ней смешалось, и она озиралась, не в силах понять, где она, и не зная — вспоминает ли она ту ночь на пляже или представляет себе, как Макэлпин борется с той девкой.
Как все это мучительно, как запутано. И Кэтрин снова меряла шагами комнату, задыхаясь от ненависти к сопернице. А ведь до этих пор никто не вызывал у нее чувства ненависти. Кэтрин гордилась своей доброжелательностью и ни разу в жизни не испытала зависти к какой-либо подруге. Ей не в чем было им завидовать. Тот же Макэлпин нашел в ней все, буквально все — Кэтрин хотелось крикнуть это во весь голос, — о чем он мог мечтать. И он знал это, конечно, знал. А зная это, разве мог он приставать к той девушке? Нет, здесь что-то не так. Если Кэтрин сама его спросит, он ей объяснит. Она нетерпеливо бросилась к телефону, стоявшему на столике возле кровати, и позвонила в «Ритц». Ей сказали, что Макэлпин выехал из гостиницы еще днем. Кэтрин похолодела от страха.
У нее заболели глаза, и она выключила лампу. Полоска лунного света прорезала комнату. Кэтрин снова принялась шагать из угла в угол, ломая руки, вновь и вновь пересекая лунную дорожку, и наконец заметила ее. Она взглянула на окно. Этот лунный свет напомнил ей о рыжем. Дрожа словно в ознобе, Кэтрин быстрыми шагами подошла к окну и задернула гардину. Потом она остановилась, пытаясь сообразить, что нужно сделать. Урчали, проносясь по Шербрук-стрит, такси. Город гудел за окном, а она думала, думала. Но что она могла придумать, если ей вспомнилось вдруг, как бессонными ночами она томилась по Макэлпину и мечтала, чтобы он обнял ее, обнял страстно, как, наверное, обнимал ту девушку. Кэтрин казалось, что она вся в грязи. Невольно она сделала руками такое движение, будто смывает грязь. Она ненавидела себя. И его ненавидела. Он подружился с ней лишь для того, чтобы пролезть к ее отцу в газету. Мало того, всучив ей свой рисунок, он и ее втянул в эту грязную историю, ведь рисунок этот — вещественное доказательство, благодаря которому не только разоблачат Макэлпина, но и саму Кэтрин опозорят и унизят перед целым светом. Теперь в это дело впутаны и мистер Карвер, и ее друзья, и вся ее жизнь. Страшно подумать, к каким последствиям может привести ее открытие.
Но она была решительная женщина, наделенная чувством собственного достоинства. Кэтрин включила свет и стала надевать коричневое платье, двигаясь размеренно, неторопливо, чтобы успокоиться и, говоря с отцом, не уронить себя в его глазах.
В гостиной мистера Карвера уже не было. Кэтрин нашла его в библиотеке.
— Что это? — спросил он, когда она протянула ему газету и рисунок, до этого хранившийся в ее бюро. Взглянув на бледное, встревоженное лицо дочери, мистер Карвер торопливо наклонился над листком и принялся его разглядывать.
— Что это значит, Кэтрин? — повторил он.
Кэтрин не стала объяснять, а просто указала на свой рисунок.
— Это Джим… Макэлпин мне нарисовал, — нервно произнесла она и, не в силах устоять на ногах, села, ожидая, что скажет отец.
Мистер Карвер еще раз всмотрелся в рисунок и снова ничего не заметил.
— Я все же не понимаю, — сказал он.
— Да разве ты не видишь?
Кэтрин показала ему подпись. Но и тогда он не сразу понял, что имеет в виду Кэтрин. Потом волна румянца медленно поднялась по его лицу и залила багровой краской лоб.
— Боже милостивый, Кэтрин, не хочешь же ты сказать… — он опять поднес к глазам рисунок и растерянно взглянул на дочь.
— Эти рисунки… — сказал он. — Их, конечно, рисовал один и тот же человек. Если это Макэлпин… — Он опустился в кресло и жалобно проговорил: — Но, Кэтрин, как же это… он мне так нравился.
— Да.
Кэтрин кивнула головой, спокойно и бесстрастно глядя, как его пальцы теребят добротный синий галстук. Мистер Карвер растерянно огляделся. И отец, и дочь замолкли, пораженные одним и тем же чувством, — они не могли понять, как получилось, что в их дом, в их жизнь ворвался грязный поток страстей откуда-то из самых темных и вульгарных кварталов города. Потом Кэтрин сказала, что в последнее время она чувствовала себя неловко с Макэлпином. Он явно от нее что-то скрывал. Кэтрин вела себя куда спокойней, чем отец. А мистер Карвер, сбитый с толку ее самообладанием, никак не мог до конца осознать смысл того, что случилось.