— Да, кстати, я еще вот о чем хотел вам сказать. Этот трубач Уилсон не такой уж дядюшка Том, имейте в виду.
— Да? Как это понять? — спросил Макэлпин, не снимая ноги с подножки автомобиля.
— Говорят, он на все способен, если взбеленится. Может ножом пырнуть. В наших краях он обретается потому, что не может вернуться в Мемфис. Кого-то он там прирезал.
— В самом деле?
— Уверяю вас. И если ему не удастся склонить Пегги к тому, чтобы она отдала ему предпочтение…
Макэлпин был потрясен. Машинально схватившись за шляпу, чуть не сорванную ветром, он некоторое время молчал. Ветер ворвался в открытую дверь такси и запорошил снегом колено Роджерса.
— И если уж на то пошло, — продолжал тот, — то самый драгоценный ее дружок, с которым она так носится, тоже не дядя Том… Я имею в виду этого сладкоречивого Джо Томаса.
— Джо Томаса?
— Ну да, когда-нибудь она возьмет вас за ручку и поведет знакомиться с Джо Томасом. Он ее слабость. Ну ладно, пока, — Роджерс засмеялся. — А то вы меня окончательно заморозите.
— Пока, — сказал Макэлпин и вошел в отель.
В вестибюле уборщица оттирала шваброй пятно на полу возле лифта. Ночной портье, облокотившись о конторку, сонными глазами наблюдал за ее работой. Чтобы привлечь его внимание, Макэлпину пришлось постучать по конторке и указать на свой ящичек, где он заметил письмо. Портье вручил ему письмо и ключ. Постукивая ребрышком конверта о ладонь, Макэлпин стоял в ожидании лифта и думал: «Якшается с головорезами, способными пустить в дело нож, и рассчитывает на их бережное отношение». Уборщица вдруг подняла голову; Их взгляды встретились. Это была женщина средних лет, с бесцветными слипшимися волосами. Ее красные задубевшие кисти казались рукоятками, насаженными на неожиданно белые дряблые руки. В робких глазах женщины мелькнула искра любопытства, которое она тут же попыталась скрыть, сконфуженно склонив голову. Десять лет, в течение которых она терпеливо терла полы, не прошли для нее даром. У Макэлпина заныло сердце, когда он увидел эту опущенную голову.
— Добрый вечер, — сказал он.
Женщина вздрогнула и испуганно облизнула губы. В этот момент открылась дверь лифта. Приземистый лифтер, облаченный в синюю униформу, не счел нужным поздороваться. Он смотрел жестко, неодобрительно. На четвертом этаже, пройдя шагов десять по коридору, Макэлпин обернулся. Лифтер стоял, скрестив на груди руки, и смотрел ему вслед. «Есть люди, которые вас не одобряют, мистер Макэлпин, — говорил его взгляд. — Откуда это вы притащились в такую позднь?»
У себя в номере Макэлпин снял пальто и шляпу, но забыл о галошах. На красном ковре остались большие мокрые следы. Он взглянул на письмо, которое все еще держал в руке. Письмо было от отца. Макэлпин его распечатал.
Отец, не одобрявший его уход из университета, беспокоился, что долго не получает от него писем, и с нетерпением ждал известий, которые бы подтвердили, что у него есть реальные перспективы получить работу в «Сан». Макэлпин закрыл глаза и вздохнул. Он представил себе, как рассказывает отцу о том, чем он занимается здесь, в Монреале. «Джим, Джим, я тебя не узнаю! — встревоженно воскликнет он. — С твоей ученостью, с твоим воспитанием!..»
— Роджерс тоже хорош, — пробормотал он про себя, будто что-то разъяснял отцу. — Молчал, молчал, а напоследок выдал такой сюрприз!
Тут он взглянул на грязные следы на ковре, торопливо снял галоши и начал раздеваться. Оставшись в нижней рубашке, он прошел в ванную, вымыл лицо и руки и принялся ожесточенно вытираться полотенцем, словно хотел стереть с себя нечистое прикосновение жизни ночного клуба. Однако мало-помалу движения его стали мягче. Разве Пегги виновата в том, что Уэгстафф вообразил себе, будто мог бы с ней переспать? Нет, тут не она виновата, а самонадеянность Уэгстаффа. А остальная шатия? Допустим, всех их привлекает к ней то же самое соображение. Ну и что же? Ведь из этого не следует, что и ее к ним влечет такое же чувство. У них и не может быть другой мерки. Они мужчины. Все мы невысокого мнения друг о друге. А их жены?.. Что можно требовать от этих женщин? Неудавшаяся жизнь озлобила их, сделала завистливыми. Не попадись им Пегги, они сыскали бы себе другой объект для ревности. Как бы там ни было, та Пегги, о которой говорилось сегодня, существует только в воображении Уэгстаффа и Роджерса, не представляющих себе, что девушка может быть так благородна, что считает всех их своими добрыми друзьями, неизменно уважающими ее за душевную нежность и доброжелательность. Да, но сам он? Сам-то он какой ее себе представляет?