— А ведь он насквозь продулся, этот мистер Хэвлок, — заметил Макэлпин. — Прямо жалко смотреть.
— Что вы имеете в виду? — спросил мистер Карвер.
— Я говорю, что дует из окна. Придем же на помощь мистеру Хэвлоку! Закроем окно!
— Я закрою, Джим, — сказал мистер Карвер и, когда член кабинета отвернулся, чтобы взять еще одну палочку сельдерея, шепнул: — Независимость — похвальное свойство, но вы уж очень лезете на рожон.
К этому времени гости Мэрдоков, исчерпав все возможности церемонной беседы, затосковали и стали разбредаться кто куда. Все общество мало-помалу разбилось на две большие группы. Франкоканадцы перебрались в гостиную, где чувствовали себя непринужденно в обществе своих, а англичане потянулись в столовую, влекомые сандвичами и пирожными. Член кабинета министров, оставшись наедине с внушавшим ему тревожное опасение Макэлпином, с напускной сердечностью сказал:
— Мне нужно позвонить. Я скоро вернусь, Макэлистер, — и быстро удалился.
Макэлпин остался один, недовольный и расстроенный. Такого острого недовольства собой он еще никогда не испытывал и не понимал, из-за чего оно. Неожиданно раздался голос Уэгстаффа: «Я не допущу, чтобы нас втягивали в неприятности». Потом голос Роджерса: «Кого-то прирезал в Мемфисе». Потом эти голоса исчезли. Он уже не был уверен, что слышал их. Но тут вдруг он увидел, разумеется, под влиянием винных паров, но с поразительной отчетливостью увидел перед собой деревянного леопарда и Пегги. Словно зачарованная, девушка смотрела и смотрела на зверя, пока он вдруг не прыгнул на нее.
— Берегитесь! — крикнул Макэлпин.
— Джим! Джим! — окликнула его Кэтрин.
— А, Кэтрин, вот и вы, — сказал он с невыразимым облегчением.
— У вас такой страдальческий вид, Джим.
— Тоскую в одиночестве.
— Разве это такое уж бедствие? В этом доме кого угодно могут бросить одного. Скажите лучше, Джим, что вы тут наговорили? — спросила она озабоченно.
— Да почти ничего. Мы разговаривали о политике. А что?
— Папа немного встревожился.
— Что же его тревожит?
— Вы не сказали ничего обидного Макнабу? Или Хэвлоку?
— Оскорбить его? Да ни за что на свете! И зачем мне его оскорблять?
— Станьте на время паинькой, Джим, Не будьте таким прямодушным. Это хорошо, но не сейчас и не здесь, ладно?
— Я человек прямодушный, — ответил он величественно. — Разве не поэтому ваш отец хочет, чтобы я работал у него?
— Но вы еще не получили места, Джим. Смотрите, как бы оно не ушло у вас между пальцев.
— Не получил. Это верно — не получил. Я буду осторожен. Принести вам что-нибудь выпить?
— Нет. Я от вас удираю. Пожалуйста, не пейте больше.
— Ни в коем случае, — твердо ответил он.
Гости расходились. В опустевших комнатах стали заметны картины на стенах, ковры на полу. В гостиной был огромный китайский ковер. В столовой — персидский. Слова Кэтрин встревожили Макэлпина. «Что же это на меня нашло? Что заставляет меня разрушить все до основания?» — думал он. Перейдя в гостиную, он потолкался среди французов, с важным видом обсуждавших романы Андре Жида. У всех этих франкоканадских католиков протестант Жид вызывал бурный восторг. Их пленял его стиль. Макэлпину стало скучно. Его охватило еще большее раздражение. Рядом с ним о чем-то спорили Карвер и нагловато улыбающийся молодой адвокат-француз, безупречно говоривший по-английски.
— Вы же не можете отрицать, что у вас не хватает технической интеллигенции, — говорил Карвер. — Весь упор сделан на гуманитарное образование, на искусство, изучение классиков.
— Да, нам требуется больше инженеров и меньше юристов, — ехидно посмеиваясь, согласился француз. — Но мы пренебрегаем и другими важными вещами, верно? К примеру, витаминами, которые содержатся в томатном соке.
Он засмеялся и отошел. Мистер Карвер повернулся к Макэлпину.
— Проблема образования — попробуй потолкуй о ней с этими «лягушатниками»! — Он презрительно фыркнул. — И тем не менее я намерен добиваться своего.
— Вы совершенно правы, — согласился Макэлпин с самой убийственной иронией, на какую только был способен. — Бремя белого человека, не так ли, а?
— Я вас не понял, Джим.
— Я имею в виду ваше стремление усовершенствовать образовательную систему. Это бремя вы взяли на себя, — пояснил Макэлпин, потрясенный собственной безрассудностью.
— А, теперь ясно.
Макэлпин ждал продолжения: «Я превосходно понимаю, что вы имеете в виду — и вы, и та девушка и все эти негры». Но мистер Карвер улыбнулся, преисполненный одним лишь миролюбием.