— Стельку? А верно, — сказала она. — Вон мои шлепанцы, возле кровати.
Когда он принес шлепанцы и начал ей их надевать, она сказала:
— Джим, вы очень за меня тревожитесь?
— Пожалуй, очень.
— Я вижу. Не надо, Джим. У меня все хорошо, все в порядке. Вы зря себя изводите, — добавила она, направляясь к стенному шкафу. — Я не хочу, чтобы вы волновались из-за меня.
Она вынула из шкафа черное платье, перекинула его через руку, подошла к бюро и, присев, выдвинула нижний ящик.
— Мы с Генри Джексоном приглашены на обед, — пояснила она мягко и немного виновато. — Вы тут подождете, пока я переоденусь?
— Разумеется, — он так явно обрадовался, что Пегги улыбнулась.
Она вынула из ящика белье и чулки и тоже перебросила их через руку. Сделав несколько шагов к двери, она, сама не зная почему, оглянулась на него и тут же нахмурилась. Из-под рукавов его дорогого синего пиджака выглядывали ослепительно белые манжеты, носки добротных, начищенных ботинок блестели под светом лампы.
— Почему я вдруг обернулась и посмотрела на вас? — спросила она.
— Я не знаю.
— Скорее всего я просто обрадовалась, что вы не ушли.
— Правда?
— Вы кажетесь таким надежным, основательным. Наверно, хорошо было бы посидеть с вами и отдохнуть от всех тревог.
— За чем же дело стало? — отозвался он, с радостью почувствовав, что Пегги потянуло куда-то в сторону от того пути, который пролегал через грязные цехи фабрики, узкие темные прихожие и обшарпанные комнатушки.
Пегги задумчиво чертила носком шлепанца по полу.
— Ну? — сказал он.
— Что «ну»?
— Вы, кажется, собирались что-то сказать?
— Нет, вам показалось. Но когда я вытащила это платье…
— Да, да. Рассказывайте.
— Сама не знаю почему, мне вспомнилось другое платье, я его носила, когда была на втором курсе, такое, цвета морской волны, очень милое. У меня была к нему и шляпа из зеленой соломки, модная, элегантная. Как-то я гуляла в парке с одним студентом, и на мне были это платье и шляпа. Помню, мы стояли с ним на мостике. Я смотрела на наше отражение в воде и думала, что он тоже смотрит вниз, но, подняв голову, увидела, что он глядит на меня. И тогда я почувствовала вдруг себя очень красивой. Почему вы заставили меня вспомнить это?
— Не знаю.
— Странно, правда? — серьезно сказала Пегги.
Она снова стала чертить носком по полу, потом открыла дверь, и ее шлепанцы зашаркали по прихожей.
Сердце медленно и гулко ударило у него в груди, наполнив ее болью. Уставившись в одну точку, он раздумывал над тем, что скрывалось за ее словами. Неуверенность? Да, теперь он понял. У Пегги возникло сомнение в правильности избранного ею пути. Неважно кто, он или Мэлон, пробудил в ней это сомнение. Сомнение пробудилось, его желание исполнилось, и он может позволить себе порадоваться. То, как она отнеслась к его присутствию в своей комнате, показало, что она не считает его чужим, знает, что он ее любит. Удивление и радость ослепили его. Он даже не заметил, что насчет трубача Пегги осталась при своем мнении.
Когда она вернулась в скромном черном платье, уже причесанная, с собранными в гладкий низкий узел волосами, он кивнул и улыбнулся.
— Вы прекрасны, — сказал он.
Теперь он знал, что она всегда принадлежала к его миру. Она напоминала сделанную с топким вкусом изящную фарфоровую статуэтку.
— Все эти ваши комбинезоны, ситцевые платочки — маскарад, и больше ничего! — Его смех был таким по-мальчишески заразительным, что она не выдержала и, откинув голову, тоже рассмеялась. Сейчас она впервые показала ему, что гордится своей красотой.
— Кстати, — сказала она, подходя к бюро и выдвигая один из ящиков, — у вас есть зажигалка?
— Есть, а в чем дело?
— Вот вам два баллончика с горючей смесью. Это с нашей фабрики. Мастер сказал, что я в любое время могу их взять.
— Спасибо, — сказал он, — спасибо, Пегги.
Как забавно: он подарил ей ботинки, а теперь и ей захотелось сделать ему подарок.
— Можете проводить меня до угла, — сказала Пегги. — Да вот что еще, если хотите, я могу вас сегодня вечером попозже познакомить с Генри. Заходите в «Шалэ» часов в одиннадцать или в начале двенадцатого. Мы, наверное, туда заглянем.
— Я там буду, — сказал он.
Глава шестнадцатая
В полночь Макэлпин сидел вместе с Фоли в баре «Шалэ», за угловым столиком в нише, где, как обычно, тянуло сквозняком из открытого окна. Ему дуло прямо в шею, и, чтобы не простудиться, он не снял шарфа.
— Хочу быть похожим на француза-интеллектуала, — объявил он.