— О! — она слабо улыбнулась. — А как обстоит дело с Кэтрин Карвер?
— Кэтрин была замужем. Скажите же мне. Нет?
— А как вы сами думаете?
— Я не знаю.
— Не кажется ли вам, что именно так и должно быть?
— Наверно…
— Вы как-то очень уж непосредственно выясняете то, что вас интересует. Впрочем, это занятно. Очень занятно.
— Что вы имеете в виду?
— Помнится, у нас с вами уже был какой-то разговор насчет того, порочна ли я… то бишь не пробуждаю ли в мужчинах их порочные наклонности и животные инстинкты.
— Я… помню.
— В вас я, очевидно, пробуждаю их, если судить по вашему последнему демаршу, — сказала она сухо. — Вам не кажется, что с этим согласился бы даже кое-кто из негров, внушающих вам такие тревожные опасения?
— Я сделал глупость. Сделал глупость потому, что я люблю вас. Мне казалось, что Джексон был вашим любовником. Так все думают, Пегги.
— Я уже сказала вам, что прекрасно к нему относилась.
— Но я так и не могу понять, что вас с ним связывало. Что вас привлекало в нем?
— Трудно сказать, — ответила она. — Впрочем, кажется, я знаю, чем он мне нравился. Он неуживчивый, ершистый. Но это не главное: у Генри чистая душа и очень ранимая. Он вечно сердится, но не любит быть таким.
— А кроме того, он хромает.
— Да, вот еще и хромает. Его легко спугнуть.
— Вечный беглец?
— В каком-то смысле да, — сказала Пегги, взглянув на него с удивлением. Но он решил, что теперь уже окончательно понял, что связывало Генри с семьей Джонсонов и с обитателями улицы Сент-Антуан, и сразу повеселел.
— Вы, может, еще не совсем ко мне привыкли, — сказал он. — Может быть, потом, когда мы лучше узнаем друг друга, между нами не будет таких размолвок.
— Мне с вами как-то беспокойно, — сказала Пегги. — И чего я с вами связалась, понять не могу. Хоть бы вы уж не были таким смиренным. А то просто зло берет.
— Я… Что ж я… — растерянно пробормотал он. От ветра задребезжало оконное стекло. — Там стекло не замазано, — сказал он, взглянув на окно. — У вас, наверно, всегда сквозняк.
— Всю ночь вчера дребезжало, — ответила Пегги, подходя к окну. — Я там бумажку заложила.
— Что ж, она выпала?
— Сейчас засуну поплотней, — сказала Пегги, всовывая поглубже между стеклом и рамой сложенный листок бумаги. — Ну вот.
— Надоел мне этот холод, — сказал он. — Все ноль да ноль. И снег надоел.
— Мне тоже. Пора бы уже начаться январской оттепели.
— Начнется. Как всегда.
— Я больше люблю лето. Жаркое лето в городе, — сказала Пегги.
— Подумайте, как интересно! — воскликнул Макэлпин. — Мне тоже нравится летом в городе. И никогда не бывает слишком жарко.
— И мне, — сказала Пегги. — Ну что ж, сварю-ка я, пожалуй, кофе.
Она поставила чайник, и, пока он закипал, подошла к зеркалу, и, приблизив к нему лицо, стала разглядывать свой синяк. Стоявший рядом Макэлпин заметил ей, что удар, к счастью, пришелся ниже глаза.
— Может быть, к завтрашнему дню все рассосется и не будет никакого синяка, — добавил он.
— Вот был бы приятный сюрприз, — мечтательно проговорила девушка.
Чайник закипел. Пегги засыпала в кофейник кофе. Макэлпин залил его кипятком. Как приятно было ему делить с Пегги эти несложные хлопоты! Он подумал, что, будь у него право делать это всегда, он бы уж не выпустил ее сердце из кольца осады. С этой мыслью он приступил к осуществлению своих коварных планов, как только они сели пить кофе.
— В «Ритце» очень трудно работать, — пожаловался он. Звонят телефоны, ходят горничные, то и дело приходится спускаться в вестибюль.
— Я вообще не представляю себе, как там что-то можно сделать, — сказала Пегги.
Он кивнул и сделал следующий шаг. Хорошо бы найти комнату, которой бы он пользовался как своим кабинетом, этакий тихий уголок, где никто бы не мешал ему. И когда Пегги согласилась, он сказал:
— А что, если я буду приходить сюда в дневное время?
— То есть работать в моей комнате?
— Я бы вам не помешал. Днем вы на фабрике.
— Послушайте, за кого вы меня принимаете? Вы что, намерены переселиться ко мне?
— Только на время вашего отсутствия.
— Может быть, вы решили, что я промышляю на панели? — вспылила Пегги. — Из того, что моя комната несколько раз оказалась незапертой, еще не следует, что у меня дом свиданий.
— Уверяю вас, вы даже не заметите, что здесь кто-то побывал.
— Вы просто на голову мне садитесь, Джим. Уж не знаю, что вы обо мне вообразили, но у меня, да будет вам известно, есть своя личная жизнь. И эта комната, черт побери, мой замок. Ну пусть хоть хижина, — добавила она, оглядев пустую, голую комнату. — Только здесь я могу остаться наедине с собой.