«Ты не можешь с этим бороться», — говорил он себе. Ты не можешь выиграть, потому что проиграл. Если ты наступаешь, то оказываешься отброшенным назад, потому что, когда ты слишком устаешь, чтобы бороться, она возвращается и захватывает твою крепость и твою душу.
Вот почему он шептал себе на складе так, чтобы никто не слышал:
— Мне пора кое-что предпринять.
Вот почему поздно вечером он прокрался в гостиную и переложил газовый пистолет себе в карман. Гнианцам нельзя причинять вред? Как бы не так. Сейчас речь идет о том, чтобы убить или быть убитым. Вот почему я беру пистолет с собой в постель. Вот почему я поглаживаю его, глядя в потолок. Да, именно. Это та скала, где я могу найти отдохновение от кошмара наяву.
Он обдумывал планы с тем же тщанием, с каким животное обнюхивает камни, выискивая себе на ужин насекомых.
Шли дни, дни, дни. Он шептал:
— Убей ее.
Он кивал и улыбался самому себе, поглаживая холодный металл. Ты мой друг, говорил он, ты мой единственный друг. Она должна умереть, все мы это знаем.
Он выстроил множество планов, и все они были одним планом. Мысленно он убивал ее миллионы раз, в тайниках своего сознания, которые он обнаруживал и отпирал, куда он мог забиться, не потревоженный и ясно мыслящий, чтобы составлять свои планы.
Животные. Он ходил, смотрел на деревню рабочих. Животные. Я не собираюсь кончить, как они. Я не собираюсь, я не собираюсь, я не собираюсь, я не…
Он шатко поднялся из-за своего стола в конторе, глаза широко раскрыты, слюна течет изо рта. Он цепко зажал пистолет в трясущейся руке.
Рывком распахнул дверь конторы и заковылял по бетону между поднимавшимися до потолка горами товаров. Рот превратился в узкую черту. Он выставил пистолет перед собой.
Он откинул засов и потянул назад одну из тяжелых створок. Выбрался в потоки солнечного света и кинулся бежать. Струйки страха вырывались из дома. Он упивался ими. Он бежал быстрее. Он упал, потому что ноги у него ослабли. Пистолет отлетел в сторону. Он пополз к нему, сдул с него пыль. Вот теперь посмотрим, обещал он обезьянкам в голове, вот уже скоро.
Он постоял, ощущая головокружение. Заковылял в сторону лома.
Услышал в воздухе шорох, вспышка света пробежала по его щеке и глазам. Он поднял голову и заморгал, увидев грузовой корабль.
Полгода.
Он уронил пистолет и осел на землю рядом с ним, бездумно обрывая голубую траву. Он тупо смотрел на ракету, как она снижалась и садилась, как открылись люки и наружу выскочили люди.
— Н-да, — произнес он, — поспели, можно сказать, в последнюю минуту.
И голос его звучал вполне нормально, если не считать того, что он хохотал, рыдал и колотил кулаками по воздуху.
— Ты поправишься, — говорили ему по дороге обратно на Землю. И ему кололи все новые успокоительные, чтобы привести в порядок его расшатанные нервы и заставить его забыть.
Но он так и не забыл.