«Что же они означают?» — гадал он. Вполне прозрачное предложение? Горло его сжалось. Или это больше чем предложение? Он поморщился от этой мысли и вспомнил первый вечер, когда назвал ее Любимой. Что вынудило его выбрать это слово из бесконечного списка других? Он надеялся, что никогда не узнает.
На кушетке он увидел небольшую кучку мелкого хлама. Здесь была пуговица, пара порванных шнурков, листок смятой бумаги, который он велел ей выбросить. И пряжка от ремня с выбитыми на ней инициалами У. К.
Никакой потайной панели здесь не было.
Он сидел в кухне, глядя в чашку с кофе, к которому не прикоснулся. Никак она не может входить в его комнату. У. К. — Уильям Корриган. Он должен с этим справиться, должен бороться.
Время шло. И внезапно он осознал, что она уже дома. Не было слышно ни звука, это походило на возвращение призрака. Однако он почувствовал. Ее появлению предшествовало облачко ощущений, оно закружилось по комнатам, выискивая, словно взбудораженный щенок. Мысли понеслись вихрем: «Ты хорошо себя чувствуешь? Ты не голоден? Любимая вернулась…» — и все они спешно и жадно вцепились в него.
Она ворвалась в комнату так поспешно, что у него дернулись руки и он опрокинул чашку. Горячая жидкость выплеснулась ему на рубашку и брюки, он отскочил назад, сбив по дороге стул.
Она поставила корзину, взяла полотенце и принялась вытирать пятна. Она никогда еще не оказывалась к нему так близко. Собственно, она никогда еще не дотрагивалась до него, если не считать рукопожатия при первой встрече.
Вокруг нее витал аромат. От него его грудь болезненно сжалась. И все это время ее мысли ласкали его разум, а руки словно бы ласкали его тело.
«Вот так. Вот так… я здесь, с тобой».
«Дэвид, дорогой».
Едва ли не в ужасе он смотрел на ее пористую розовую кожу, ее громадные глаза, крошечный шрам на месте рта.
А в конторе этим утром он сделал три грубые ошибки в учетном журнале, вырвал целую страницу и швырнул ее через всю комнату, издав придушенный вопль ярости.
Избегать ее. Протестовать нет смысла. Он попытался сровнять с землей свой разум, чтобы ее мыслям не было там места. Если удавалось немного расслабиться, ее мысли просто проскальзывали туда-сюда. Возможно, унося с собой частицу его воли, но на этот риск приходилось идти.
И пока он упорно работал, отгородив мозг высокими столбцами цифр, держа ее на расстоянии, и руки у него уже не тряслись так сильно.
Может, стоит ночевать в конторе, думал он. А потом наткнулся на записку Корригана.
Это был белый листок бумаги, заложенный между листами станционного журнала, незаметный, белое на белом. Он натолкнулся на него только потому, что однажды перелистывал страницы, называя вслух даты, чтобы чем-то занять свой ум.
«Помоги мне, Господь, — было написано на листке черными кривыми буквами, — Любимая проходит сквозь стены!»
Линделл вздрогнул. «Я видел это собственными глазами, — заверяла записка, — я потихоньку схожу с ума. Эта скотина постоянно дергает и терзает меня. И вот теперь я не могу отгородиться даже от ее тела. Я ночую здесь, но она все равно приходит. И я…»
Линделл прочитал записку еще раз, и она стала тем ветерком, который раздул в нем костер страха. «Проходит сквозь стены!» Эти слова привели его в ужас. Возможно ли такое?
Значит, это Корриган назвал ее Любимой. Вот что у нее было на уме с самого начала. Линделл был ошарашен.
— Любимая… — пробормотал он задумчиво, и ее мысли накрыли его внезапно, словно крылья стервятника, упавшего откуда-то с неба.
Он воздел руки и закричал:
— Оставь меня в покое!
И когда тень ее разума ускользнула прочь, у него осталось ощущение, что это было сделано менее робко, с уверенностью силача, напоказ поигрывающего своими мышцами.
Он в изнеможении откинулся на спинку стула, внезапно ощутив себя истощенным до предела этой борьбой. Он смял записку правой рукой, размышляя о царапинах на стене у нею за спиной.
Он мысленно увидел это: Корриган мечется на своей койке, горит в лихорадке, пятится назад с криком ужаса при виде нее, стоящей перед ним. А потом… «Потом?» Картинка погрузилась во тьму.
Он провел трясущейся рукой по лицу. «Не смей ломаться», — велел он себе. Однако это была скорее испуганная мольба, чем приказ. Изнуряющий туман нехорошего предчувствия наплывал на него леденящими волнами. «Она проходит сквозь стены».
Этим вечером он вылил принесенное ею питье в раковину в своей ванной. Он запер дверь и забился в темноте в угол, старательно вглядываясь и дожидаясь, легкие расширялись и сжимались неровными толчками.