Пройдет много времени, прежде чем я забуду жгучее унижение от того, что Алексей заставил меня раздеться перед ним и моими друзьями. Я думала, что Виктор заставил меня чувствовать себя униженной в прошлом, в спальне, но теперь я знаю разницу. Ничто из того, что Алексей заставил меня сделать, не вызывало ни малейшего возбуждения. Меня просто тошнило от этого.
С Виктором все по-другому. Его доминирование, приказы и требования, все это заставляет меня чувствовать то, чего я никогда раньше не чувствовала, что никогда не представляла, что могу чувствовать. Сейчас, все еще содрогаясь от пережитого Алексеем, я понимаю, что, хотя унижения Виктора по отношению ко мне могут быть очень реальными, они происходят из совершенно другого места. Виктор не хочет убивать меня. Он хочет обладать мной. Владеть мной. Доминировать надо мной. Но на самом деле он не хочет причинить мне вреда, и ему не доставляет удовольствия моя настоящая боль, только приятная боль, которую он иногда причиняет мне.
Когда я выхожу из ванной с Аникой на буксире, Еленой на руках у Саши, Алексей ждет нас. Я чувствую, как у меня сводит живот, когда я вижу его жесткое выражение лица и ледяные голубые глаза. Тем не менее, я заставляю себя сохранять невозмутимое выражение лица, встречая его пристальный взгляд, как будто я гость в его доме, а не пленница, ожидающая продажи новому хозяину.
— Вы останетесь в той комнате, где мои люди оставили девочек, — холодно говорит Алексей. — Все вы. Разделите кровати, как вам нравится. Ваша дверь будет охраняться, и в коридоре, и у каждой двери по всему дому будут люди, так что не утруждайте себя мыслями о побеге. У вас это не получится, и я гарантирую, что вы пожалеете об этом. — Он делает паузу, его пристальный взгляд скользит по нам. — Если вы будете вести себя наилучшим образом, вы продолжите свободно спать в этой комнате без каких-либо ограничений.
Я чувствую, как у меня пересыхает во рту при этой мысли. Виктор, привязывающий меня к столбику кровати, это одно, но мысли о том, что кто-то связывает меня с намерением держать в плену после того, что произошло в той хижине, достаточно, чтобы меня охватила безумная паника.
Держи себя в руках. Я заставляю свои руки не дрожать, сжимая руки Аники в своих.
— Спасибо, — выдавливаю я, слова обжигают, как кислота, на моем языке. Меньше всего на свете я хочу благодарить Алексея за что-либо, но я знаю, что это поможет нам.
Я должна сделать все, что поможет нам.
Он смотрит на меня так, как будто это какой-то трюк.
— Скоро у меня выстроится очередь покупателей, — продолжает он небрежно, как будто мы обсуждаем цены на мясо в мясной лавке. — До тех пор ведите себя как хорошие девочки, и вам станет легче, — ухмыляется Алексей. — Клиентура Виктора слишком легко смылась с корабля. Но опять же, Виктор никогда не умел меняться вместе с рынками. Это новый день, и я готов встретить его.
— У Виктора был моральный компас, — выдавливаю я сквозь зубы, во мне снова поднимается гнев, острый и горячий. Я чувствую, как Аника отшатывается от меня, и мысль о том, что Алексей найдет для нее покупателя, разлучит ее с нами, заставляет меня покраснеть. — Тот, кто нуждается в хорошей чистке и полировке, это точно, но, тем не менее, с моральным компасом. Ты…
— Я мужчина, который может видеть, куда заведет нас будущее… меня и Братву, которая поддерживает меня. — Алексей пожимает плечами. — Я бы не ожидал, что ты поймешь. Ты всего лишь женщина. В конце концов, жена, предназначенная для того, чтобы сосать, трахаться и рожать детей. Но в некотором смысле мне действительно жаль тебя.
Я удивленно моргаю, глядя на него.
— Извини? Жаль меня?
— Конечно. — Губы Алексея подергиваются. — Ты думала, что вышла замуж за сильного человека, но ты вышла замуж за медведя без когтей. И теперь ты здесь, в моей власти. Такая трагедия для такой хорошенькой царицы, как ты. Он даже позволил людям, которых я нанял, похитить тебя и жестоко с тобой обращаться. Позволил им взять тебя и оставить на тебе шрамы, так что ты почти ничего не будешь стоить. Действительно, старый, усталый медведь.
— Моя ценность не имеет ничего общего с моим телом, — огрызаюсь я на него. Я знаю, что должна молчать, но я не могу. Я измучена, замерзла, напугана и отчаянно пытаюсь сохранить надежду, которая быстро ускользает. — А мой муж — мужчина, которого уважают другие мужчины. То, что ты не уважаешь или не боишься его, как следовало бы, ничего не значит. И ты пожалеешь о своих словах, когда почувствуешь его когти у себя на спине.