– Черт, как же я раньше об этом не подумал! – укорил себя Пэн и громко позвал Дэвида.
Глава 12
Вернувшись в свою комнату, Эвелин обнаружила, что Рунильда разжигает огонь в камине, рядом стояла наполненная водой лохань. Эвелин поразилась, насколько быстро слуги нагрели воду для двух ванн, и даже подумала, что им не стоило так утруждаться – она сейчас хотела только лечь спать.
После разговора с Пэном Эвелин была обескуражена, однако не так сильно, как раньше. Она не поверила, что он воздерживался лишь потому, что думал в первую очередь о ней. Ведь даже он сам признал, что совершить обряд возможно, несмотря на травму, – значит, как она и полагала, ему просто было все равно. Тем не менее она обрадовалась, узнав, что не из-за нее он ужинает в одиночестве.
Поспешно приняв ванну, Эвелин замоталась в простыню и села у камина сушить волосы. Через несколько минут дверь спальни неожиданно распахнулась, и вошел Пэн.
– Муж? – Эвелин повернулась и в изумлении посмотрела на него.
На Пэне тоже была только простыня, правда, намного меньше, и обвивалась она вокруг талии.
– Я придумал! – объявил он вместо приветствия и расплылся в широкой улыбке.
Эвелин смотрела, не очень понимая, какие нужно сделать выводы. Муж, сколько она его знала, улыбался крайне редко, поэтому такое выражение лица даже несколько настораживало ее.
– Что вы придумали? – смущенно переспросила она. Пэн бодро прошагал к окну.
– Иди сюда, жена.
Тут же смутно припомнив, как он говорил что-то про подоконник, Эвелин с подозрением взглянула на него. Он же не собирается…
«Не-ет…» – подумала она, неохотно поднимаясь на ноги. И это после того, как он буквально заполонил ее мысли страшными картинами о том, как будет больно? А потом еще и про неудобства заговорил – не важно, с руками или без. Мама, конечно, не оставила ее в неведении и подробно все объяснила, что и как случится в брачную ночь. Она сказала также, что в первый раз может быть больно, зато потом – море удовольствия, если супруг окажется деликатным.
Слушая, затаив дыхание, мамин рассказ о том, что именно должно произойти, Эвелин с ужасом представляла себе эту картину и не понимала, чему здесь вообще можно радоваться. Но мать сумела-таки убедить ее и пообещала, что все будет в порядке. Она ни за что не стала бы лгать ей. Когда же наступила брачная ночь, хоть они и не завершили акт, Эвелин переживала нечто большее, чем просто удовольствие, под его ласками и поцелуями… до тех пор, пока в комнате не вспыхнул пожар.
Эвелин встала у окна и с любопытством посмотрела на мужа. Ослепительно улыбнувшись, Пэн дернул перевязанной рукой за обвивавшую его простыню, и она свалилась на пол. Эвелин потрясенно смотрела на его мужское достоинство, твердое, как скала, и прямое, как торчащий из земли столб. На долю секунды ей удалось переметнуть взгляд на его лицо, но затем глаза вновь непроизвольно опустились.
Она, конечно, уже видела его в брачную ночь, только тогда он не казался ей таким большим, или… как это сказать… крепким. И почему-то ей в голову стали приходить странные мысли: может быть, и вправду стоило подождать, пока его руки заживут?.. Она даже не расстроится, если он действительно испытывает отвращение к ней… И что плохого, если у него заведется любовница? А почему бы мужчине просто не вонзать в женщину свой меч? Все равно, ничего хуже, чем эта огромная штука внутри тебя, придумать невозможно.
Понимая, что у нее начинается паника, когда бояться еще нечего, Эвелин заставила себя посмотреть на мужа и выдавить вежливую улыбку.
– Почему ты гримасничаешь? – спросил Пэн.
– Я… – Она замялась, придумывая отговорку. Однако ни одной путной мысли в голову не пришло, и Эвелин, махнув на это рукой, спросила:
– Так вы сказали, у вас какая-то идея…
– Ах да!
Повернувшись, Пэн отдернул штору, и комнату залил лунный свет. Эвелин с любопытством посмотрела на улицу, но толком ничего увидеть не могла: от подоконника до пола было около трех футов, поэтому оставалось лишь разглядывать стекло, изображая на лице необычайную заинтересованность. О да, это было дорогое стекло, такая редкость… Окна, еще и со стеклами – поразительно. Если бы Эвелин не знала, что выходит замуж за человека из богатой семьи, то ей это в полной мере открылось бы именно сейчас.
– Что ж, очень хорошее окно, милорд супруг. Спасибо, что показа… ой! – Эвелин взвизгнула от неожиданности и схватила Пэна за плечи, когда он, вдруг развернув ее лицом к себе, взял ее под мышками и ловко усадил на подоконник. – Что вы де…
Вопрос был тут же пресечен. Широко разведя ее колени, Пэн встал между ними и впился ей в губы. Поначалу она была в таком оцепенении, что даже не пыталась оттолкнуть его и вымолвить хоть слово, а через несколько мгновений, когда его язык пробрался внутрь и они слились в глубоком поцелуе, она и вовсе забыла, что собиралась сказать.
К тому времени, как Пэн закончил, Эвелин почувствовала, что тает, и ее разум не способен удержать ни одной мысли.
– Я все обдумал, – прошептал он, передвинувшись губами к ее уху и пытаясь тем временем убрать ее руки с простыни, которую она прижимала к груди.
– Это хорошо, – ответила она и мягко потерлась щекой о его губы, словно кошка, просящая ласки.
– Раз я не могу подготовить тебя руками, буду использовать рот, – объяснил Пэн. – Но сначала отпусти простыню.
– Хм… – Эвелин улыбнулась. – А вы не могли бы еще раз меня поцеловать?
Увидев выражение ее лица, он расплылся в медленной, истинно мужской улыбке и спросил:
– А тебе нравится, как я целую?..
Несмотря на заданный вопрос, он выглядел так, словно ответ был ему заранее известен. Что ж, Эвелин совершенно не возражала.
Убрав одну руку с простыни, она погрузила пальцы ему в волосы и притянула его к себе для нового поцелуя. Пэн ответил, начав на этот раз медленно, нежно, затем пробираясь все глубже, до тех пор пока это не переросло в страстную борьбу. Когда он наконец отстранился, они оба тяжело дышали, и он снова проследовал мелкими поцелуями от ее щеки к уху.
По всему ее телу пробежала дрожь от легкого прикосновения языка к чувствительной коже. Эвелин склонила голову, поддаваясь ласке, затем неожиданно повернулась к нему лицом и впилась в его губы. Пэн снова ответил на поцелуй. Ощущения, которые он пробуждал в ней, заставляли ее непроизвольно прогибаться перед ним, реагируя на желания тела. Ей хотелось быть ближе, насколько это возможно… Как только она подвинулась вперед, сидя на подоконнике, и тесно прижалась к нему, Пэн закончил поцелуй и повел губами вниз по ее горлу, заставив Эвелин откинуть голову, чтобы он смог нащупать и легонько ущипнуть нежную ложбинку в ключице.
Эвелин со стоном ухватилась за его плечи, ослабив руки. Простыня, которую она держала, опустилась на бедра, и Пэн, не останавливаясь, продолжил движение вниз.
Как только его губы приблизились к затвердевшему соску и обхватили его, Эвелин вздрогнула и, упершись ногами в стену, приподнялась и еще теснее прижалась к нему, чувствуя, как его жезл трется об нее сквозь простыню, до сих пор прикрывавшую нижнюю часть ее тела. Ощущения были настолько приятны, что она не могла заставить себя остановиться.
Едва слышно Пэн издал рычащий звук, снова прильнул к ней, и она со стоном откинула голову. Прохладный ветерок коснулся ее влажного соска. Эвелин содрогнулась и опустила глаза, смотря, как Пэн продвигается губами все ниже по животу, заставляя каждую внутреннюю мышцу сжиматься под этими прикосновениями. Ловя ртом воздух и потеряв равновесие, когда до его плеч уже нельзя было дотянуться, Эвелин ухватилась за овечью шкуру, прикрывавшую окно. Когда Пэн, встав на колени, убрал одной рукой простыню с ее бедер, сил на протест не оставалось.
Как только самый ее центр открылся ему, Эвелин собралась возразить, но чуть не задохнулась от изумления, когда его язык и губы тесно соприкоснулись с этим местом. – О Боже!
Эвелин снова непроизвольно приподнялась, овладеваемая вихрем замешательства и восторга. В наставлениях перед брачной ночью мама ничего подобного не упоминала и ни словом не обмолвилась о разраставшемся внутри жгучем напряжении.