«Сдавшись» таким необычным образом берлинским друзьям, убежденный пацифист Эйнштейн переехал в столицу предвоенной Германии. Милева с двумя сыновьями осталась в Цюрихе. Семья фактически распалась, но до официального расторжения брака еще оставалось долгих пять лет.
Эйнштейн гордился своей прозорливостью и интуицией, когда в свое время решил не отказываться от швейцарского гражданства. Оставшись гражданином нейтральной Швейцарской Конфедерации, он, убежденный пацифист, ловко избегал всеобщего милитаристского психоза, многократно усилившегося в немецком обществе с началом Первой мировой войны, наотрез отказывался подписывать какие-либо «патриотические воззвания», участвовать в каких-либо массовых акциях в поддержку отважных германских воинов. Встретившись в Швейцарии со своим единомышленником, замечательным французским писателем Роменом Ролланом, он говорил ему: «Поблагодарят ли будущие поколения нашу Европу, в которой три столетия самой напряженной культурной работы привели лишь к тому, что религиозное безумие сменилось безумием националистическим? Даже ученые разных стран ведут себя так, словно у них... ампутировали мозги».
От встречи с Эйнштейном сам Ромен Роллан был в полном восторге: «Необычайно вольны его суждения о Германии, в которой он живет. Не всякий немец обладает такой свободой мысли. Другой человек страдал бы, чувствуя себя духовно изолированным в этот страшный год. Он – нет. Он смеется».
Через некоторое время после переезда в Берлин Эйнштейн внезапно не на шутку заболел. Хотя что значит «внезапно»? Интенсивная интеллектуальная работа при отвратительнейшем питании в воюющей Германии и отсутствие надлежащего ухода спровоцировали старую болезнь печени. К этой хвори еще привязались желтуха и язва желудка. Все заботы об Альберте, как о большом больном ребенке, взяла на себя его кузина Эльза Эйнштейн-Лёвенталь – двоюродная сестра по материнской линии и троюродная по отцовской.
(В этом почти единокровном романе, кстати, не было ничего сверхъестественного. В роду Эйнштейнов браки между родственниками были обычным делом. Никакой аномалии. Герман Эйнштейн и Паулина Кох, отец и мать Альберта, приходились друг другу двоюродным братом и сестрой. Сама Эльза также появилась на свет от брака между двоюродными братом и сестрой. Генеалогическое древо Эйнштейна таило немало проявлений определенной «семейственности» в брачных отношениях. Стало быть, мама и впрямь была права, когда отговаривала своего Альбертля от женитьбы на Милеве.)
Эльза была на три года старше Альберта, успела побывать замужем, родить двух дочерей и благополучно развестись. С Альбертом они дружили с детства, но новые обстоятельства их по-особому сблизили. Эльза протирала братцу супчики, занималась его бытом, одеждой, словом, всячески холила и лелеяла. Она была добрая, сердечная, по-матерински заботливая и целеустремленная женщина. Как говорили, типичная бюргерша. Непритязательная, неумеренно жизнерадостная, добродушная, умеющая ограждать своего избранника от житейских невзгод и проблем. В отличие от Милевы, прекрасного математика, Эльза ни бельмеса не смыслила в научных разработках Альберта, но гордилась им. Она частенько повторяла изобретенную ею самой формулу любви:
– Я не понимаю теории относительности, зато я понимаю самого Эйнштейна.
«От этой женщины с квадратной фигурой так и излучалась жизненная сила, – своим верным киноглазом видел Чарли Чаплин. – Она откровенно наслаждалась величием своего мужа и вовсе этого не скрывала, ее энтузиазм даже подкупал».
Эйнштейн был благодарен Эльзе, что она никогда не пересекала проведенную им самим демаркационную линию. Это давало Эйнштейну свободу и возможность в любую минуту оставаться наедине с самим собой. Он любил одиночество, «мучительное, когда ты молод, и восхитительное, когда становишься зрелым человеком». Но умственная потенция, что поделаешь, сопряжена с потенцией сексуальной. Причем Эйнштейн – недаром он родился на юге Германии – не чурался чисто баварского брутального юмора, запросто, например, мог позволить себе в светском обществе признаться: «Я брякнул яйцами налево». Что, по сути, было очень искренне, но вот по форме – увы... дамы краснели.