– Я знал, что ты здесь.
– Чего тебе надо? – ледяным тоном спросил Кэссиди.
Шили пожал плечами:
– Я твой друг.
– У меня нет друзей. И они мне не требуются. Убирайся.
Шили проигнорировал его слова:
– Что тебе сейчас требуется, так это подумать. Составить какие–то планы. Они у тебя уже есть?
Кэссиди вернулся в комнату, начал расхаживать взад–вперед, потом остановился, глядя в пол, и пробормотал:
– Ничего определенного.
Они опять замолчали. Вдруг Кэссиди нахмурился, уставился на седовласого человека и спросил:
– Откуда ты узнал? Кто тебе рассказал?
– Вечерняя газета, – объяснил Шили. – Об этом напечатано на первой странице.
Кэссиди отвел взгляд от Шили, уставился в пустоту:
– На первой странице. Что ж, по–моему, самое место. Автобус разбился, двадцать шесть человек сгорели заживо. Да, полагаю, на первой странице самое место.
– Успокойся, – посоветовал Шили.
– Конечно. – Он по–прежнему смотрел в пустоту. – Я абсолютно спокоен. Чувствую себя прекрасно. Мои пассажиры превратились в горстку пепла. А я здесь. Спокоен и чувствую себя прекрасно.
– Лучше сядь, – сказал Шили. – Похоже, ты сейчас рухнешь.
Кэссиди посмотрел на него:
– Что еще говорится в газете?
– Тебя ищут. Большая горячка.
– Ну естественно. Только я не об этом. – Он медленно вздохнул, снова открыл рот, чтобы объяснить о чем, потом устало махнул рукой, словно ему было все равно.
Шили окинул его проницательным взглядом:
– Я знаю, о чем ты. Ответ отрицательный. Нет ни единого шанса, что тебе когда–нибудь поверят. Они верят тому, что слышат от Хейни Кенрика.
Кэссиди широко открыл глаза:
– Откуда ты знаешь, что Хейни врет?
– Я знаю Хейни. – Седовласый мужчина подошел к окну, выглянул на улицу, посмотрел на небо, потом вновь на дорогу, медленно опустил занавеску и предложил: – Давай послушаем твою версию.
И Кэссиди рассказал. На рассказ ушло мало времени. Требовалось лишь объяснить несчастный случай с автобусом и стратегию Хейни Кенрика.
В конце рассказа Шили медленно кивнул.
– Да, – сказал он. – Да. Я знал, что произошло нечто в этом роде. – Он провел пальцами по мягким седым волосам. – И что теперь?
– Удираю.
Шили склонил голову набок, чуть прищурил глаза:
– Что–то не заметно.
Кэссиди напрягся:
– Зашел сюда принять ванну и отдохнуть.
– И все?
– Слушай, – сказал Кэссиди, – перестань.
– Джим…
– Я сказал, оставим это. – Он прошел в другой конец комнаты, закурил сигарету, сделал несколько затяжек и проговорил, просто чтоб что–то сказать: – Я тебе деньги должен за одежду, которую ты принес. Сколько там?
– Забудем об этом.
– Нет. Сколько?
– Около сорока.
Кэссиди открыл дверцу шкафа, снял с вешалки измятые штаны, полез в карман, вытащил деньги. Отсчитал восемь бумажек по пять долларов, протянул Шили.
Шили сунул деньги в карман, взглянул на остаток в руках Кэссиди:
– Что тут у тебя?
Кэссиди перелистал большим пальцем бумажки:
– Восемьдесят пять.
– Не много.
– Хватит. Я путешествую, не покупая билеты.
– А как насчет выпивки? – спросил Шили.
– Пить не буду.
– А по–моему, будешь, – сказал Шили. – По–моему, ты будешь много пить. По моим оценкам, как минимум, кварту в день. В среднем именно столько пьют в бегах.
Кэссиди повернулся спиной к Шили и, стоя лицом к дверце шкафа, сказал:
– Ты седой мерзавец.
– У меня дома есть деньги, – сообщил Шили. – Пара сотен.
– Засунь их себе в задницу.
– Если тут подождешь, принесу.
– Я сказал, в задницу. – Он протянул руку и плотно захлопнул дверцу шкафа. – Я ни от кого не хочу одолжений. Я один, и мне именно этого хочется. Просто быть одному.
– Прискорбный случай.
– Ну и хорошо. Мне нравится унижение и падение. Я от этого просто тащусь.
– Как и все мы, – подтвердил Шили. – Все бродяги, обломки крушения. Мы доходим до точки, когда нам нравится падать. На самое дно, где мягко и грязно.
Кэссиди не оборачивался, продолжая смотреть в дверцу шкафа:
– Ты это когда–то уже говорил. Я тебе не поверил.
– А теперь веришь?
В комнате было тихо, слышалось лишь, как Кэссиди тяжело, со свистом дышит сквозь зубы. Глубоко в душе он рыдал. Очень медленно повернулся, увидел, что Шили стоит у окна, улыбаясь ему. Это была понимающая улыбка, мягкая и печальная.