А потом, идя к зданию аэровокзала, он увидит Дорис. Она махнет ему рукой. Все будет становиться прекраснее с каждым сделанным навстречу ей шагом. В тот вечер они поужинают вдвоем. Это будет совершенно особый ужин в честь первой годовщины его службы в южноафриканской авиакомпании.
Они усядутся в лучшем ресторане Кейптауна, официант передаст им меню. Он откроет меню на перечне вин. Потом взглянет на Дорис и спросит, не выпьет ли она коктейль. Она улыбнется и скажет, что не возражала бы против сухого шерри. Он закажет официанту два сухих шерри. Дорис признается, как ей приятно в его компании, он действительно очень славный. Они будут сидеть там за столиком, и обед будет просто прекрасный. Он закажет омара. Разгрызая клешни, небрежно поинтересуется, не хочет ли Дорис к омару немножко белого вина, она скажет, что не особенно, а вот позже, после кофе, неплохо было бы выпить чуть-чуть муската.
Конечно. Вот так все и будет. Вот так она будет пить, когда они будут вместе в Южной Африке. Время от времени сухой шерри. Небольшой бокал муската. И он тоже. Не будет необходимости в другой выпивке. Жизнь в Южной Африке будет полна тихой радости, мирных удовольствий, и это очень важно, потому что он будет все время с Дорис, будет жить вместе с Дорис, все пойдет хорошо и блестяще. Все будет правильно.
Конечно. А потом он взглянул на дверь каюты. И сразу улыбнулся, потому что услышал приближающиеся по коридору шаги. Шаги были женские, он стоял и слушал у двери, готовясь обнять Дорис в тот самый миг, когда она войдет в каюту.
Дверь открылась. Кэссиди шагнул вперед, отступил назад и окаменел. Он смотрел в лицо Милдред.
Глава 11
Он сказал себе: это не Милдред. Это не может быть Милдред. Пятился по каюте, пока не наткнулся спиной на толстый металлический обод иллюминатора, видя, как Милдред медленно закрывает за собой дверь, подбоченивается, положив руки на округлые полные бедра, туго обтянутые юбкой, опирается на одну ногу и нахально легонько покачивается, оглядывая его с ног до головы.
Потрясающий момент длился долго. Он старался оправиться от удара и страха. Моргнул несколько раз, открыл и закрыл рот, потом просто стоял, глядя на Милдред.
Она осмотрела каюту корабля. На стене болталась маленькая моряцкая безделушка, медный якорь, она подошла, несколько раз подтолкнула его и спокойно спросила:
— Ну и куда ты собрался?
Милдред стояла спиной к Кэссиди, и он видел тускло поблескивающие угольно-черные волосы, рассыпанные по плечам.
— Отплываю на корабле.
Она повернулась к нему лицом. Вздохнула так глубоко, что огромная грудь поднялась, чуть не выскочила из блузки.
— Ты так думаешь?
— Знаю.
— Ошибаешься, — возразила Милдред. — Это не так. Совсем не так.
— Что не так? — вспыхнул он.
— Не так легко.
Тут она оглянулась на аккуратно застеленную покрывалом двуспальную койку. Дотянулась, похлопала, как бы проверяя упругость матраса.
— Откуда ты узнала, что я здесь? — спросил Кэссиди.
Она продолжала исследовать матрас:
— От Шили.
Он шагнул к ней:
— Врешь. Ты следила за мной.
— Ты так думаешь? — Она удобно уселась на койке, откинулась назад, опираясь на локти. — Ну и думай.
Кэссиди хотел пройтись взад-вперед, но каюта была слишком маленькой. Он вслух спросил самого себя:
— Где же Шили?
Милдред вытащила из кармана блузки пачку сигарет и, закуривая, сообщила:
— Твой друг Шили в “Заведении Ланди”.
— Что он там делает?
— Что и всегда. Пьет.
Кэссиди подскочил к ней, схватил за плечо:
— Я говорю, что ты врешь. — Пальцы сжались покрепче. — Ты скажешь мне правду...
С полной смертельной угрозы улыбкой она предупредила:
— Пусти руку, или я ткну тебе в глаз сигаретой.
Он отпустил ее. Отошел подальше, глядя, с каким удовольствием она продолжает курить. На тумбочке у койки стояла массивная стеклянная пепельница. Милдред протянула руку, взяла ее и поставила рядом с собой на постель:
— Докурю, и пойдем.
— Что?
— Я сказала, пойдем.
Он презрительно усмехнулся:
— Куда?
— Увидишь.
Он рассмеялся:
— Мне нечего видеть. И так знаю.
— Это ты только думаешь, будто знаешь. В этом твоя самая большая проблема.
Он вдруг растерялся, почувствовал себя беспомощным и не мог понять почему. Нахмурился и сказал:
— Я хочу знать, что ты здесь делаешь? Какую ведешь игру?
— Никаких игр, — объявила она и пожала плечами. — Просто так обстоят дела. Ты принадлежишь мне, вот и все.
— Слушай, — сказал он, — мы с этим покончили раз и навсегда. А теперь лучше забудь обо всем.
— Ты меня слышал. Ты принадлежишь мне.
Чувство беспомощности вдруг исчезло, нарастала и вскипала злоба, и он сказал:
— Убирайся-ка лучше отсюда, пока цела.
Она глубоко затянулась сигаретой и проговорила, выпуская изо рта дым:
— Если я уйду, ты пойдешь со мной.
Он усмирил гнев, постарался стерпеть.
— Советую тебе учесть пару фактов. Во-первых, я не хочу с тобой идти. Во-вторых, в моем положении просто нельзя никуда идти. Может быть, ты не слышала о сегодняшнем происшествии...
— Слышала. Все знаю. Поэтому и пришла. — Она покосилась на массивную пепельницу, стряхнула в нее пепел. — Ты здорово вляпался, но я наверняка смогу тебя вытащить. Если ты меня послушаешься, если сделаешь, что скажу...
— Будь я проклят, если тебя послушаюсь. Если сделаю по-твоему, заслужу как раз то, что имею.
— Шутишь, — хмуро усмехнулась она.
— Черта с два.
— Ну, тогда... — Милдред встала. — Знаешь, что я думаю? По-моему, ты обкурился, свихнулся или что-нибудь в этом роде. Что с тобой?
— Ничего, — сказал Кэссиди. — У меня просто открылись глаза. Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь видеть меня ползающим на брюхе. И пойдешь на все, чтобы это увидеть.
Она уткнула одну руку в бедро, другой провела по густым черным волосам. Просто стояла, смотрела на Кэссиди и не говорила ни слова.
— Конечно, — продолжал он. — Ты же знаешь, что я попал в самую точку. Я не нужен тебе, никогда не был нужен. Тебе хочется только потешиться. Больше всего тебе нравилось это дело, когда я злился до сумасшествия. Или когда приходил домой такой усталый, что не мог шевельнуть даже пальцем, и ты забавлялась, стараясь меня распалить. Совала вот эти футбольные мячи мне в лицо. Ты наверняка отлично проводила время...
— А ты? Что-то жалоб я от тебя не слыхала.
— Ты сейчас меня слышишь? — Он приблизился к ней. — Ты больше меня не волнуешь. Можешь это понять? Можешь сколько угодно трясти телесами, меня это ничуть не волнует. Я вижу перед собой только жирную шлюху, которая пляшет шимми.
Она задумчиво наклонила голову:
— Жирную шлюху? Ты назвал меня жирной? При моей-то фигуре?
Он хотел отвернуться, она схватила его, развернула обратно:
— Не называй меня жирной шлюхой. Возьми свои слова обратно.
Было ясно, ей нужно не опровержение этих слов, ей нужна драка, и Кэссиди сказал себе: драка может закончиться для него катастрофой. Точный характер этой катастрофы в данный момент оставался неясным, но он понимал, что не может позволить себе очередной драки с Милдред. Глядя на нее, понял еще кое-что. Она, безусловно, не жирная шлюха. Она заслуживала всех прочих оскорблений, которыми он когда-либо ее осыпал, но она не была жирной шлюхой.
— Ладно, — сказал он. — Беру свои слова обратно.
Он проговорил это спокойно, почти вежливо, и увидел, как Милдред закусила губу от разочарования и тревоги.
— Видишь, как обстоят дела? — продолжал он по-прежнему тихим спокойным тоном. — Выключатель сломался. Зажигание не работает. Ты больше не можешь меня зажигать и гасить.