— Если ты не натренируешь свой иммунитет, до старости будешь хлюпиком! — подзуживал Родион, который сам ни разу не кашлянул не только после поцелуев, но даже после бычков, которые подбирал и докуривал на улице.
Илюша сатанел от несправедливости. Перед братом жизнь радушно открывала все двери и сыпала лепестки на ковровую дорожку со словами «Чего изволите?» Перед его собственным носом двери с треском захлопывались, и за каждое мало-мальское удовольствие приходилось троекратно платить болью и страданиями. Жизнь вытравливала Илюшу из своих пределов, смеялась над ним, доказывала, что не по Сеньке шапка, не по рылу каравай, не по Трифону кафтан и не по Хулио Мария. Но он принимал вызов с азартной злостью, сжимал зубы и продолжал делать все то, что с легкостью позволял себе брат.
Слава настигла его неожиданно. Из-за болезненной чувствительности он обнимал девочек мягко, тонко, надрывно, бархатный язык его касался губ деликатно, как бы спрашивая разрешения. С небольшим подсосом он ласкал девичьи неба и щечки изнутри так, будто гладил шиншиллу. Шелковистые, нереально нежные подушечки его пальцев дарили такие прикосновения, о которых в итоге заговорила вся школа. В седьмом классе его буквально за шиворот затащила в пустую раздевалку спортзала десятиклассница Тамарка, известная в округе шалава и нюхачка.
— Ну… ты, говорят, нежный, — перемалывая челюстями жвачку, сказала она.
— Н-не знаю, — Илюша научился уже не тупить взгляд.
— Так сейчас и узнаем. — Она села на лавку, сняла фартук, расстегнула пуговицы на коричневом платье и выставила наружу сочные яблочные груди с вишневыми сосками. — Нравится, котенок?
— К-красиво. — Кивнул он.
— Давай проверь на упругость.
Он подошел и подкрутил подушечками пальцев соски, будто тумблеры на магнитофоне. Она закатила глаза и застонала. Он полностью уместил ее буферы в ладони, поиграл, словно на клавишах рояля, и заскользил руками к позвоночнику, едва касаясь персиковых волосков на ее коже. Тамарка открыла рот, вывалив на платье розовую жвачку. Илюша припал губами к ее шее и начал медленно подниматься к подбородку. Десятиклассница замычала, как подстреленная олениха. В раздевалку огромными кулачищами постучал физрук и пробубнил:
— Тамарка, открывай, шмара, у меня секция баскетбола начинается.
Илюша встал с колен и поправил опухшие штаны.
— Ты, котенок, «дури» не хочешь попробовать? — застегивая платье, спросила она.
Илюша просиял. Таким козырем против Родиона он еще не обладал никогда.
— Х-хочу.
— Ну жду тебя после школы на заднем дворе, — сказала она и, приблизив к себе его лицо, поцеловала в губы. — Я тебя многому научу.
— А б-брат мой можно п-придет?
— Ну пусть, — засмеялась Тамарка, — если ты его не стесняешься.
В конце уроков Илюша подошел к компании Родиона вразвалочку и встал, засунув руки в карманы брюк.
— Че надо? — спросил Родион, отрываясь от толпы.
— М-меня дома не жди, — процедил Илюша, — я с Т-тамаркой из десятого «Г» п-пойду «дурь» курить.
— Да ладно врать.
— С-спроси ее с-сам.
— Я с тобой.
— Только если с-свой велик мне отдашь.
— На неделю забирай.
— Н-навсегда!
Родион ковырнул носком ботинка землю.
— Ну ладно, — согласился он. — Если сам дойдешь домой после «дури» — он твой!
Тамаркина однокомнатная квартира была недалеко от школы. Отца у нее не было, мать сильно пила и часто не ночевала дома. Когда Родион с Илюшей позвонили в дверь, комната была уже в сладком дыму, а на диване сидели двое незнакомых парней и девчонка с тяжелым лицом и засаленными волосами.
— О, это мой будущий муж! — Тамарка подскочила к Илюше и поцеловала его в щеку.
— Родион, — представился брат и протянул Тамарке руку.
— Какой рослый, — удивилась она, вложив ему в огромную ладонь свои тонкие пальцы, — ты же только в девятом?
Родька, не разжимая кисти, притянул ее к себе, полуобнял и заглянул в глаза:
— Разве это важно?
— Ого! — прыснула Тамарка. — А может, ты — мой будущий муж?
Илюша недовольно уселся на диван. Родька был в своем репертуаре. Прыщавый парень протянул ему тонкую обслюнявленную цигарку. Илюша брезгливо сунул ее в рот и затянулся.