Конечно, он не извинялся ни за что. Ни за годы унижений, ни за невысказанную боль, в которой жила Минни. Дьюк никогда не извинялся.
Но он объявил, что его связь с Каролин окончена. А Минни призналась, что рада. Только и всего. Она ничуть не обманывала ни мужа, ни себя. Пытаться что-то исправить было слишком поздно. Они с Дьюком давно упустили последний поезд.
Но вчера Минни легла спать со счастливой мыслью, что вот-вот в Хэнкок-Парке начнется другая жизнь. Жизнь без Каролин Беркли.
Она так долго, так мучительно долго ждала этого дня.
И вот Дьюк мертв.
Страшное, нелепое стечение обстоятельств.
В этот момент в кухню влетела Сиена. Она бросилась на мертвое тело, словно обезумевшая, и принялась покрывать поцелуями шею и холодное лицо.
— Он не мог умереть! — как-то по-животному взвизгивала девочка. — Не мог! Не мог!
Хантер, появившийся в кухне в сопровождении слуг, торопливо ухватил ее за плечи и развернул к себе. Он был в трусах и майке, волосы замялись на левую сторону.
— Успокойся, милая, — шептал мальчик. — Успокойся. Давай выйдем на воздух и посидим на травке.
— Нет! — Сиена в бешенстве оттолкнула его руки, словно это были две ядовитые змеи. — Ты что, ничего не понимаешь? — Она с обвинением оглядела присутствующих, от Хантера до Шеймуса и Минни, и даже Кончиту и Антуана, которые в замешательстве топтались у двери. — Никто из вас не любит его так, как я! Вы никогда его не любили!
— Пойди поищи Питера и Лори, — шепнул Шеймус Антуану, который тотчас беззвучно покинул кухню.
Минни сделала шаг к столу, потеснив Хантера. Теперь тело Дьюка лежало на столе между ней и Сиеной. Нелепое, нелепое стечение обстоятельств, вертелось в голове женщины. Абсурдность происходящего никак не укладывалась в ее сознании. Так глупо умереть прямо за завтраком!
Минни отвела взгляд от покойника и посмотрела на внучку.
— Ты же знаешь, что это не так, Сиена, милая. Я любила твоего дедушку. Я очень его любила.
И только сказав эти слова вслух, Минни поняла, что это правда.
— Но не так, как я, — взвизгнула Сиена. — Да и никто не любил его так, как я! А ты! — Она ткнула пальцем в Хантера, словно обвинитель в суде. — Ты вообще не любил его. Не любил ведь, да?
— Хватит, Сиена, — строго сказал Шеймус, отеческим жестом обнимая за плечи задрожавшего мальчика. — Конечно, ты расстроена, и это вполне понятно. Но мы любили Дьюка. Пойми, Хантер только что потерял отца.
Хантер осторожно убрал руку Шеймуса и выпрямился. В нем было почти шесть футов, поэтому он почти на голову возвышался над дворецким.
— Она права, — медленно и очень тихо произнес Хантер. — Я не любил Дьюка. Я не любил его, а он не любил меня.
Повисла напряженная тишина. Никто не попытался оспорить его слова.
— Так, значит, ты рад, что он умер? — спросила Сиена. Неожиданно она перестала плакать.
— Нет. — Хантер печально покачал головой. — Я совсем не рад. Потому что я знаю, что ты любила своего деда. А я люблю тебя.
Словно ураган, девочка бросилась в его объятия, едва не сшибив с ног. Слезы брызнули из ее глаз Ниагарским водопадом. Хантер прижимал подругу к себе, гладя по волосам. Было что-то в его объятии такое, отчего Сиене стало легче.
— Не бросай меня, — пискнула девочка и звучно шмыгнула носом. — Я тоже тебя очень люблю.
— Не брошу, малышка. — Хантер чмокнул теплый затылок. — Обещаю тебе.
Глава 13
Несколько недель после смерти Дьюка Сиена была сама не своя. Она постоянно чувствовала отсутствие деда в доме, где каждая вещь была пронизана его энергетикой.
При этом жизнь в Хэнкок-Парке шла своим чередом. Сиене казалось, что со смертью деда кончилось ее детство, сменившись унылой чередой пустых дней. Все события казались неважными, словно утратившими краски и потускневшими. Разговоры, которые велись домашними, не вызывали у Сиены никаких эмоций, а то, как легко Макмаоны приняли уход Дьюка, казалось несправедливым.
Хуже всего, что Сиене не было в доме занятия. Она была бы рада забыться в учебной суете, но каникулы только начались и представлялись бесконечными.
О смерти Дьюка Макмаона говорили все. Каждое уважающее себя издание, каждый журналист пытался предложить свою версию того, что на самом деле произошло в Хэнкок-Парке. Сиена не могла включить телевизор, чтобы на нее не уставилось улыбающееся лицо деда. Девочка научилась почти не замечать вездесущих папарацци, выскакивающих из-за кустов, чтобы запечатлеть ее мрачное лицо. Они с огромным удовольствием фотографировали Сиену, которая оказалась чрезвычайно фотогеничной. Все эмоции были написаны на ее лице, тогда как остальные Макмаоны вели себя сдержанно и равнодушно. Мордашка Сиены, залитая слезами, повышала рейтинги таблоидов не меньше, чем обсасывание подробностей гибели особ королевской крови.