- А еще два?..
Вопрос повис в воздухе. Майор вздохнул, напряженно поглядел в небо. Со стороны четвертого разворота послышался гул мотора.
- Из них вернулся, не выполнив задания, один лейтенант Штепенко, борт 12. Рация молчит - он не отвечает. Сейчас сядет, и все выяснится.
Мы дружно повернули головы туда, куда смотрел командир полка, и уставились на самолет, стремительно несущийся на нас.
- Почему не выпускает шасси? Что он делает, ненормальный! - воскликнул майор и от души выругался. - Чего ж он не сбрасывает газ?! Газ! Газ! Газ! - кричал он в небо, будто бы Штепенко мог его услышать.
Но летчик, как и в первый раз не сбавляя оборотов мотора, на огромной скорости и недопустимо низкой высоте в какие-нибудь 2-3 метра, кажется, и не думал садиться. "Лавочкин" с оглушительным ревом вновь промчался мимо посадочных знаков и, едва промелькнуло под его голубым брюхом "Т", свечой взмыл в небо.
На миг онемев, как завороженные, следили мы за самолетом и, затаив дыхание, всем полком провожали его глазами, не понимая, почему летчик никак не может приземлиться. Но мы догадывались, что всего несколько минут назад он был свидетелем чего-то такого, что необычайно взволновало его, потрясло, взвинтило до предела нервы.
Что же случилось? Каждый задавал себе этот вопрос и, не находя ответа, мучительно ждал, когда Иван Штепенко приземлится.
Наконец "12-й" снова показался из-за леса на высоте около ста метров. Мы уже приготовились к тому, что летчик, как и прежде не сбавляя газа, пронесется над нами, но он неожиданно выпустил шасси. Грубая ошибка: это надо было делать раньше. Не забыл бы про щиток! Нет, выпустил, теперь не пролетит. И тут же над аэродромом воцарилась мертвая тишина. Это означало, что летчик полностью убрал газ. Но было все же слишком высоко, да и скорость никак не гасла. Перелетит, подумали мы, сейчас даст газ и снова уйдет на круг...
Но он не ушел. Он всегда хорошо садился, не изменил себе и на этот раз, правда, метров на десять перелетел "Т". Самолет приземлился на "три точки" и побежал по земле. Мы тотчас помчались за ним, горя нетерпением услышать рассказ Штепенко и не давая ему при этом даже зарулить на стоянку.
Но он и сам выключил мотор в конце пробега. Кажется, на руление у него не было больше сил. Уж не ранен ли? Впрочем, фонарь кабины он все-таки откинул и теперь сидел молча, тупо уставившись в одну точку перед собой. Потом повернул голову, увидел бегущих к нему людей и впереди всех командира полка в "газике", и вылез из кабины.
Егоров на ходу выпрыгнул из машины и побежал к самолету. Штепенко уже стоял на земле - с трясущимися руками, без кровинки в лице.
- Что случилось? - широко шагая, подошел к нему Егоров. - Почему один? Где Заботин?..
Вместо ответа Венькин ведомый опустил голову и стянул с головы шлемофон.
- Где Заботин?! - вцепился в его гимнастерку на груди комполка.
В это время мы все подбежали и тесным кольцом окружили их.
- Венька погиб... - выдохнул Штепенко и поднял голову, устремив невидящий взгляд на нас. В глазах его стояли слезы.
- Как?.. Что произошло? - стараясь взять себя в руки, проговорил Егоров. - Рассказывайте все по порядку, лейтенант.
И вот какой страшный рассказ мы услышали.
- Мы шли парами, друг за другом, на две пятьсот (2500 м), - взволнованно заговорил Штепенко, - и тут я заметил, что командир начал отставать. Я тоже "прибрал" газ, чтобы не вырваться вперед. Только я хотел спросить его, что это означает, как вдруг его самолет стал вздрагивать... все чаще и сильнее! Я сразу же решил, что у него какая-то неисправность, и уже хотел спросить, что случилось... И вдруг хвост "Девятки" стал разваливаться на части... прямо на моих глазах! Тут я понял - флаттер!*
* Флаттером в авиации называется совпадение вибраций мотора и хвостового оперения, происходящее в результате разбалансировки рулей управления. Причин тому может быть несколько: это и повреждение конструкции самолета, и люфт в узлах подвески рулей или в шарнирах системы управления, или в креплении балансиров. Первым признаком флаттера является подергивание ручки или педалей, переходящее в биение. Вибрации быстро нарастают и приводят к разрушению.
Услышав это страшное слово, мы вздрогнули и переглянулись. Флаттера боялись все. Такое случается чрезвычайно редко - один случай на тысячу, может, на десять тысяч. В этот момент, почувствовав, что самолет начинает трясти как в лихорадке, летчик должен убрать газ и увеличить угол атаки крыла для быстрого уменьшения скорости полета.
Видимо, Венька и сделал это, но было уже поздно...
Штепенко, все больше и больше волнуясь, продолжал рассказ:
- И как он мог сразу этого не заметить - ума не приложу. Я хотел сказать ему, чтобы сбрасывал газ и шел на вынужденную, но тут стабилизатор у самолета оторвало, он кувыркнулся в воздухе и стал беспорядочно падать. Теперь надо было прыгать, это единственное, что оставалось. Слава богу, позволяла высота. Я стал кружить над ним и увидел, как Венька открыл фонарь кабины и вывалился из самолета. Хорошо, что он выключил двигатель, иначе винтом его разнесло бы в клочья... Я подумал, что самое страшное уже позади: внизу было поле, рядом заросли кустарника. Сейчас он раскроет парашют и благополучно приземлится, а потом мы заберем его отсюда. Но я ошибался... Я продолжал кружить над ним, быстро снижаясь, но он падал все же быстрее меня. На высоте примерно в тысячу метров он дернул кольцо. Я видел, как купол выскочил из ранца и вытащил за собой стропы... Но парашют не раскрывался! В воздухе над Венькой издевательски болталась длинная колбаса. Это был купол! И он не наполнялся!!! Увидев это, Венька стал дико кричать. Я видел его перекошенный рот и испуганное лицо, устремленное в небо, туда, где предательски стоял над ним свечой нераскрывшийся купол! Я сразу понял: стропы перевязаны! Их держала шелковая нить...