Едва он произнес эти слова, как старшина Панков, который тоже прибежал сюда, стал потихоньку пятиться к ангарам. К самолету тем временем торопились все остальные, и в этой суматохе старшина исчез незаметно. Об этом мы догадались много позже, когда ничего нельзя уже было поделать, а сейчас нам было не до этого. Потрясенные, молча, мы застыли.
А старшина тем временем уже незаметно подходил к дому, где жили парашютоукладчицы...
Лейтенант продолжал:
- Но как мне было сказать ему об этом, и чем я мог помочь тогда?.. А до земли было уже пятьсот метров... Венька больше не кричал. Он догадался, почему не раскрывается парашют. Я видел, как он торопливо стал подтягивать стропы... он хотел добраться до этой нитки и перегрызть ее зубами... Но это было тяжело. Мешало большое сопротивление воздуха. Да и времени уже не оставалось...
Иван замолчал. Молчали и мы. И по тому, как он сглотнул слюну и часто задышал, глядя перед собой в землю, мы поняли, каких усилий стоило ему рассказывать о трагической гибели командира, которую он видел собственными глазами.
- Он упал в кустарник, совсем близко от поля, - глухо продолжил Штепенко. - Я видел его тело и этот нераскрывшийся купол... Он накрыл его как саваном.
Опустив головы, мы сняли пилотки, фуражки, шлемофоны. С полминуты стояла гробовая тишина, никто не двигался. Все хмуро глядели в землю и думали об этой нелепой, трагической смерти.
- Значит, - нарушил тишину комполка, - ты считаешь, что всему виной красная нитка?
- Думаю, ничего другого и быть не может, - ответил Штепенко.
Егоров потемнел лицом:
- Получается, что, вопреки инструкции, парашютоукладчица работала одна?!..
И повернулся к нам. Но что мы могли ответить ему, если и сами ничего не понимали. У всех перед глазами стоял наш Венька, ведь только что, каких-нибудь полчаса назад мы видели его веселого, живого. Невозможно было поверить в то, что его больше нет с нами, хотя за долгие годы войны мы потеряли немало однополчан, с которыми только что шутили, сидели за одним столом, спали на койках, стоящих рядом...
Комполка немедленно принял решение:
- Туда полетят Орлов и Штепенко на двух По-2. В кабине первого - Орлов. Второй поведете вы, лейтенант, - он повернулся к Штепенко, - вдвоем вам удастся посадить... вашего командира в заднюю кабину.
Через несколько минут зам командира по воздушно-стрелковой службе и Венькин ведомый на двухместных По-2 поднялись в воздух и на малой высоте скрылись за лесом. Их сопровождал истребитель.
Никто не уходил с аэродрома, ни один из летчиков не покинул место стоянки "Лавочкиных". В ожидании возвращения Орлова и Штепенко мы негромко переговаривались, курили, тяжело вздыхали, снова курили, молчали и ждали, глядя на горизонт... И каждый из нас представлял себе, как где-то там, далеко, на заросшей кустарником поляне боевые друзья осторожно поднимают Веньку с чужой земли и бережно усаживают в заднюю кабину учебного По-2, на котором он совершит последний свой, уже посмертный полет...
Они вернулись через полтора часа и подрулили к штабу РП, расположенному на краю аэродрома. К ним уже бежали санитары с носилками. Егоров подошел к своему заму.
- Ну? Что?..
- Так и есть, - ответил Орлов, - стропы были перевязаны ниткой.
Он ждал этого ответа и был к нему готов.
- Номер парашюта?
- Девятый.
- Панков, кто укладывал девятый парашют?
Тот знал, что сейчас ему зададут этот вопрос и тотчас негромко ответил:
- Зинаида...
- Арестовать суку! - взорвался комполка. - Под арест, немедленно! Лично с паскудой беседовать буду! Панков!
- Я, товарищ майор.
- Почему стропы девятого парашюта были связаны шелковой ниткой?
Старшина виновато развел руками:
- Не могу знать, товарищ майор...
- Выходит, девчонка работала одна?
- Одна... - кивнул Панков.
- Почему? Я вас спрашиваю, черт возьми, кто позволил вам нарушить инструкцию?! Где была в это время ее напарница?
Панков молчал. У него затряслись губы. Он хотел что-то сказать, но бросил взгляд на Егорова и вмиг осекся, побледнев и втянув голову в плечи. Слова застряли в горле: комполка направил на него дуло пистолета.
- Убью, гад! - прошипел Егоров с перекошенным в злобе лицом и поднес пистолет ко лбу Панкова: - Отвечай, старшина, где была эта гадюка во время укладки парашюта? Не ответишь - пулю в лоб всажу! Такого летчика погубили! Героя! Ну!!!
- Она... она... с ней сделалось плохо... она в санчасть пошла, - залепетал Панков, в страхе глядя то на комполка, то на дуло пистолета у своей переносицы. - Там могут подтвердить... ей запретили работать.
- Что с ней такое было?
- По-женски это...
- Яснее!
- В положении она...
- У, стервы! - выругался Егоров и сплюнул. Потом зло, как на фашиста, посмотрел на Панкова. - Если врешь - застрелю, сволочь! Лучше бы тебе тогда самому повеситься. Развел тут проституток, мать твою!..
Убрал пистолет в кобуру, отошел, потом оглянулся.
- Вот подожди, мои бойцы узнают, они твою суку на части разорвут! Куда? - крикнул он, заметив, как Панков поворачивается, чтобы уйти. - Я тебя отпускал? Стоять на месте и ждать! Ни шагу отсюда! Сам будешь смотреть на дело рук своих!