И в это время послышался заунывный бабий вой.
Егоров отошел, а рядом со старшиной, с левой руки, неожиданно возникла фигура замполита. Не глядя на Панкова, он вполголоса заговорил:
- Вот что, Панков, чтобы этой твоей... сей же миг след простыл! Понял? Сейчас летчики в трансе, но после похорон вернутся и растерзают эту мерзавку. И, между прочим, будут правы, даже комполка не сможет ничего поделать. Убирай ее куда хочешь, но чтобы она исчезла отсюда навсегда. Все уяснил?
Панков молча кивнул, обрадовавшись, что неожиданно нашел союзника в лице замполита, но не стал говорить о том, что приказание это запоздало. Он успел принять необходимые меры - Зиночка была уже далеко отсюда.
Никто из нас тогда не обратил внимания на эту сцену, продолжавшуюся всего несколько секунд. Я видел этот их тихий сговор, но не мог и представить себе, о чем шла у них речь. И кто бы мог подумать, что пройдет совсем немного времени и командир полка прикажет хранить этот случай в тайне, боясь, что дело дойдет до генерала Осипенко, который тут же учинит следствие, в результате чего полетят с плеч погоны. Мысль эту, вероятно, подсказал ему замполит.
Оставив Панкова, Егоров подошел к нам. К этому времени все уже сбежались сюда. Не было ни одного человека во всей аэродромной службе, кто не был бы сейчас здесь, не говоря уже о летчиках, в том числе и тех, которые только что вернулись с боевого задания. Всеобщая любовь к лейтенанту Заботину, огромное горе, постигшее всех в связи с потерей этого замечательного человека, заставили людей прийти сюда, чтобы в последний раз посмотреть на нашего Веньку, уже Героя Советского Союза, уронить слезу рядом с его бездыханным телом и попрощаться с ним.
Веньку осторожно вытащили из кабины второго пилота и уложили на носилки. Мы, летчики, обступили его со всех сторон и, безмолвно понурив головы, глядели на него. Руки его были сложены на груди, но никто не видел ладоней из-за черных перчаток, которые мы с ним нашли в ночном Грауденце. Уж не заговоренные ли они были, или и в самом деле их пропитали ядом, от которого Веньке в полете сделалось дурно и он не смог вовремя отреагировать на возникший флаттер? Кто сможет нынче ответить на этот вопрос? Только они сами либо их бывший хозяин. Их попробовали снять с него, но ничего не получилось: мешали переломанные кисти рук; за острые кости, как за жало гарпуна, не выпускающего свою жертву, цеплялась кожа перчаток. Видя это, Егоров махнул рукой:
- Оставьте.
Руки положили на место.
Глаза Венькины были закрыты, но каждый и без того знал, что в них осталось последнее "прости" и "прощай", которые он посылал всем живым на этой грешной земле, а на его губах, как ни странно, застыла легкая виноватая улыбка. Видимо, в те считанные секунды, что еще оставались ему до удара о землю, он подумал о друзьях, о девушках, о родной стороне и о матери с отцом, которым он еще живыми губами успел сказать последнее "прощайте". Его лицо было все испещрено кровяными крапинами, будто кто направил на него струю из пульверизатора, заправленного алой краской, а глаза, когда его нашли на опушке леса, глядели в небо, словно он не хотел прощаться с ним, потому что оно всегда было для него мечтой его детства. И оно приняло его к себе, раскрыло объятия, он вдохнул его пьянящий аромат и поклялся, что будет верен ему до конца. Небо в ответ на это, в свою очередь, уверило его в вечной дружбе, обещая оберегать его жизнь. Но разве могло оно знать тогда, когда оба они скрепили свой нерушимый союз крепким дружеским рукопожатием, что навсегда потеряет своего смелого и верного рыцаря, которого погубит еще на земле рука человека? И вот теперь он, лежа неподвижно рядом с кустом полыхавшей молодой зеленью черемухи, в последний раз уже мертвыми, застывшими глазами глядел на своего верного друга и прощался с ним. А оно, его небо, в безутешной скорби глядя на него, не знало, как ему выразить свою печаль, как сделать так, чтобы все увидели его безмерное горе. И оно сделало невозможное для него, своего друга, который отдал ему жизнь. Оно с отчаянной мольбой обратилось ко всем ветрам, гуляющим высоко, в его безбрежных просторах, и они, выполняя его просьбу, пригнали невесть откуда взявшиеся тучи, которые пролились дождем на улыбающееся Венькино лицо. Правда, случилось это уже здесь, на аэродроме, когда Венькины глаза были уже закрыты.
Так они простились навсегда. Он с ним - там, на поляне, лежа без движения на земле, а оно с ним - здесь, на аэродроме, у самолета. И этот короткий, никем не ожидаемый, внезапно пролившийся дождь был не чем иным, как слезами, которыми провожал Веньку в последний путь его самый близкий друг - голубое небо.
Веньку похоронили в этот же день на краю аэродрома. Почва была песчаной, кустарник и сосны стояли кругом, но другого, лучшего места не нашлось, и мы вырыли ему могилу здесь. Работать пришлось долго: песок без конца осыпался и для того, чтобы получилась яма, приходилось копать еще и еще, делая могилу все шире.
Наконец огромных размеров яма была вырыта. Мы в последний раз окружили гроб и простились с Венькой. На его лице так и осталась виноватая улыбка, точно он извинялся за то, что ушел из жизни, не простившись с нами, а на его руках чернели все те же немецкие перчатки. Видимо, новый хозяин настолько им полюбился, что они не захотели оставлять его и пожелали лечь в могилу вместе с ним. Они сделали свое дело, им незачем было больше жить.
Заколотив крышку, мы опустили гроб и стали засыпать его песком. Уже начинало темнеть, когда мы закончили свою печальную работу. Потом постояли с минуту над свежей Венькиной могилой с воткнутым в нее старым пропеллером.
Тишину прорезал треск автоматных очередей и сухие пистолетные выстрелы. И тут, едва мы повернули назад, один из нас внезапно остановился и, расстегнув кобуру, вытащил ТТ.
- А теперь, братцы, пойдем и расстреляем ту тварь, что укладывала Венькин парашют! Василий, за мной, отомстим за твоего друга, за нашего Веньку! Она ж, падаль, мизинца на его руке не стоит!