Холмистый склон к реке был нем и насторожен ‒ мне казалось, что я на нем не один, хотя ни шороха, ни движения я не ощутил.
Я замер, размышляя, что мне делать дальше, и неизвестно, сколько бы я рассуждал, но тут послышался приближающийся треск вертолета ‒ его прожектор шарил по земле, и я понял ‒ вот-вот он меня настигнет.
В ужасе я побежал по свалке, не обращая внимания, как больно моим подошвам. Я стремился к груде кирпичей, из которой поднимался обломок стены, ‒ я прижался к нему спиной, надеясь, что он оградит меня от прожектора.
Треск вертолета раздался над самой головой ‒ черной рыбой он показался надо мной, и прожектор опустил перед моими глазами сверкающую стену. Луч его поворачивался, намереваясь проверить, не таится ли кто за обломком стены. Я хотел уж кинуться на землю в надежде зарыться в мусор, как увидел, что у самой стены, в двух шагах от меня, ‒ черное отверстие. Я бы и не увидел его, но в тот момент из дыры выглянула человеческая голова и спряталась вновь ‒ это движение и привлекло меня.
В такой момент трудно запомнить детали собственного поведения. Я не запомнил своих движений, но я оказался в черной дыре, я провалился, ударяясь о металлические скобы, плюхнулся в вонючую жижу, выпрямился, чтобы не потонуть в ней, и ударился затылком о свод подземного хода; на несколько секунд я потерял сознание, потом открыл глаза ‒ в них бил яркий свет ‒ и закричал.
‒ Убери, убери! Глаза вытекут!
Рядом кто-то засмеялся. Подло засмеялся, некультурно.
‒ Пускай вытекут, ‒ сказал голос.
Я постарался сесть, собраться в комок ‒ когти наружу ‒ хоть Яйблочко и стригла мои ногти, даже маникюрила, потому что заботилась о своем любимце и собиралась вести меня на выставку. Хоть некоторые говорят, что я не очень породистый, но это еще надо решить, кто породистый, а кто плебей!.. Я выставил ногти наружу и оскалился ‒ пускай меня боятся.
Они смеялись.
Тогда я легонько зарычал ‒ чтобы они знали, с кем имеют дело!
‒ Слушай, дай ему между глаз, ‒ сказал женский голос. ‒ Пускай очухается, щенок вонючий!
Тут я не выдержал и кинулся вперед на голоса, хоть и не видел их владельцев. Я готов был их растерзать, а ведь госпожа Яйблочко всегда учила меня сначала подумать, а уж потом делать, и не раз шлепала и даже порола меня, когда я совершал неосмотрительные поступки.
Поступок мой был неосмотрительным ‒ я с кем-то дрался, но не видел с кем, и если я смог в первую секунду получить некоторое преимущество, потому что напал внезапно, то уже через минуту мне пришлось из последних сил защищать свою жизнь, отбиваясь от вонючих острых зубов и когтей ‒ непонятно, человечьих или звериных.
‒ А ну, хватит! ‒ приказал низкий женский голос. Приказал негромко, но в мою голову эти слова влетели, будто вкрученные отверткой. Полузадушенный, исцарапанный и избитый, вжавшийся спиной в холодную мокрую стену, я, наверное, и на человека не был похож…
Свет уже не только бил мне в лицо ‒ второй фонарь загорелся сзади ‒ так что мне видно было, что я сражался с одноглазым, без уха бородатым бродягой. Его волосатое, отвратительное на вид тело было испещрено множеством ссадин и шрамов. Бродяга тяжело дышал, из носа у него текла кровь.
‒ Я тебя, ‒ говорил он тупо, ‒ вот я сейчас тебя… с дерьмом смешаю…
Мне вдруг стало смешно. Все… и мое бегство, и мой ужас на свалке под лучом прожектора, и страшная схватка в темноте ‒ все это кончилось глупыми словами какого-то ублюдка.
‒ Успеешь, ‒ продолжал женский голос, ‒ и я, обернувшись, увидел странное существо.
Представьте себе женскую голову ‒ с четкими, будто вырезанными из мрамора чертами белого, молочного лица. Глаза этой женщины были велики и казались светлыми, но при том освещении я не смог угадать их цвета. Зато волосы были черные ‒ пышной гривой они окутывали лицо и тяжелыми волнами стекали к плечам… но мои глаза напрасно искали эти плечи ‒ голова той женщины существовала как бы сама по себе, потому что тело, должное поддерживать ее, принадлежало горбатой карлице, так что даже выпрямившись, та женщина не достала бы мне до пояса.
Смена чувств ‒ от восторга до глубокого разочарования ‒ несомненно, отразилась на моем лице, и женщина почувствовала это. Глаза ее тут же сузились от ненависти ко мне, и маленькие сухие кулачки поднялись к груди, прикрытой грязной мешковиной.
‒ Не понравилась? ‒ сказала она, вернее прошипела как змея.
Волосы зашевелились на ее голове, словно сплетение змей.
‒ Говори, не понравилась?
‒ А мне что, ‒ сказал я, ‒ мне все равно.
‒ Он не будет жить! ‒ произнесла карлица приговор.