Милиционеры были деловиты и молчаливы. Время от времени в чрево вертолета вталкивали новую порцию бродяг ‒ скоро нас было уже более тридцати, и я оказался далеко не в первом ряду.
В этой обстановке я не потерял любопытства и крутил головой, надеясь увидеть столь удивившую меня карлицу, но ее не было ‒ может быть, ее убили?
‒ Вдоль стены, вдоль стены! ‒ закричал сержант милиции. ‒ В один ряд!
В один ряд выстроиться было трудно, но милиционеров это не волновало. Пинками и тычками они начали разгонять нас вдоль стены. Испуганные, потные, вонючие подонки дрожали от страха. Я не дрожал, хоть мне тоже было страшно. Но я знал, что в крайнем случае признаюсь, что я не паршивый бродяга, а настоящий любимец из хорошей семьи.
Высокий, широкоплечий милиционер, пилотка надвинута на нос, начал осмотр с крайнего бродяги ‒ поднял его голову за подбородок, нажал на углы рта, чтобы рот раскрылся, посмотрел на зубы.
‒ Закрой! ‒ сказал он. ‒ Гниль вонючая!
Он перешел к следующему, старичку в красном колпаке.
Возле него он даже не стал задерживаться, ткнул его палкой в грудь, и сделал шаг дальше… У меня разболелась голова, и я не задумывался, кого разыскивает помощник.
Он миновал таким образом пятерых или шестерых бродяг и приблизился ко мне, как от дверей раздался крик:
‒ Эй! Нашел!
Милиционеры втащили отчаянно сопротивлявшегося одноглазого бродягу, совсем голого, если не считать моего драгоценного ошейника. Так вот он, мой грабитель!
Я рванулся к нему, чтобы отобрать подло похищенную вещь, но меня опередил милиционер, который проверял пленников.
Он обернулся к пришедшим, сделал два шага к одноглазому и залаял. Честное слово, музыка его речи больше всего напоминала собачий лай.
‒ Этот гаденыш обокрал своих хозяев, совершил подлый поступок и думал, что сможет избежать справедливой кары!
Одноглазый, видно, догадался, что причиной немилости милиционера стал отнятый у меня ошейник. Он вцепился в ошейник, стараясь его сорвать, он хрипел:
‒ Это не я… это не мой!
‒ Это мой! ‒ мысленно кричал я, но, к счастью, лишь мысленно.
Неуловимым ловким движением милиционер поднял пистолет, и голубой луч провел угольно черную полосу по груди бродяги.
Тот свалился грудой мяса и костей на пол. Никто и звука не издал.
По знаку сержанта кто-то подошел к мертвому бродяге, носком сапога откинул его голову и брезгливо отстегнул мой ошейник. Передал его сержанту.
‒ Вот так, ‒ сказал тот, ‒ будет с каждым, кто посмеет нарушить доверие, которое оказывают ему наши спонсоры.
После этого он обернулся к нам, и я впервые смог разглядеть его лицо, как будто до того оно излучало какой-то смертоносный свет, мешавший увидеть его черты.
Это было обыкновенное лицо, я бы даже не сказал, что мужественное ‒ у него был убегающий скошенный подбородок, крупный нос и пухлые, в красных жилках, щеки. Лицо как лицо. Может, лишь усы, необычные, с подусниками, уходящие вниз к углам скул, отличали его от подчиненных.
‒ А вас, рванье, мы отвезем потрудиться, ‒ пролаял он, ‒ хватит бездельничать.
В толпе пленников поднялся вой. Отдельные вопли вырывались наружу и складывались в слова, мольбу, стенания…
Старичок в красном колпаке неожиданно кинулся к двери. Он даже успел ее достичь, но в дверях его настиг луч пистолета. Продолжая бежать, старичок исчез внизу.
‒ Еще есть желающие? ‒ спросил сержант.
Никто, конечно же, не ответил.
Тогда сержант жестом приказал убрать тело одноглазого, погибшего, как я уже понял, только потому, что его приняли за меня. Затем нам всем приказано было сесть на пол, сбившись в толпу.
Мне казалось, что я потеряю сознание от зловония, но понимал, что теперь мне не остается ничего иного, как терпеть и ничем не выделяться из толпы. В конце концов это кончится, и я смоюсь!
Закрыли люк. Вертолет плавно и быстро поднялся вверх. В кабине было тихо ‒ шум мотора сюда почти не проникал. Мне очень хотелось подняться и посмотреть на землю сверху, но я не решился.
‒ Сиди, сиди, ‒ прошептал курносый бродяга, сидевший рядом со мной, ‒ видно, уловил мое желание встать. ‒ Сам погибнешь и других подведешь, щенок.
‒ Я тебе не щенок!
Курносый отклонился, увидев то, что я увидеть опоздал, ‒ конец тонкого бича пронесся через вертолет и оставил на моем плече сразу вздувшийся красный след.