Ирка и еще человек пять шагнули вперед.
‒ Вы работу знаете, ‒ сказал он. ‒ Вам и быть бригадирами. А потом разберемся. У нас сейчас работы много, не управляемся. Кто норму сделает, получит лишнюю пайку, мы не жадные. Кто будет волынить, пеняйте на себя. Поголодаете… как сегодня! ‒ он засмеялся вновь, видно, уже знал, что у нас приключилось.
Когда мы проходили мимо него, он легонько дернул бичом, ожег меня по ноге и спросил:
‒ Это ты, красавчик, котлы опрокидываешь?
Он спросил без злобы, и во мне тоже не было зла, и я сказал:
‒ Я нечаянно.
‒ Ты у меня в бригаде будешь, ‒ сказала рыжая Ирка. ‒ Нас, я думаю, на перегрузке будут держать. На забой не возьмут ‒ слишком сложная работа, понял?
‒ Нет.
‒ Я так и думала, что нет.
Мы спустились еще на этаж ниже. Под потолком горели яркие лампы, но от этого подвал был еще более неприглядным. Стены его были до половины испачканы бурыми пятнами и полосами, пол был покрыт бурой жижей. Через весь сводчатый зал тянулся широкий транспортер, грязный, старый, даже порванный и неаккуратно скрепленный в некоторых местах. В тот момент, когда мы, числом с полдюжины, вошли в зал, навстречу нам поднимались люди из предыдущей смены. Они были также измазаны, как и все в том зале, их шатало от усталости, а одного из сменщиков, невысокого молодого человека, одетого, как и все мы, в мешковину, вдруг вырвало чуть ли не нам под ноги. Он корчился, отвернувшись к стене, но никто не обращал внимания, а когда пришедший с нами жирный раскоряка с одутловатым лицом начал было материться, Ирка прикрикнула на него:
‒ Заткнись, не знаешь ‒ не лезь.
В подвале царил тяжкий запах страха и смерти ‒ я не мог объяснить, из чего он складывался…
Транспортер уходил в соседнее, не видное мне помещение, отделенное от нашего подвала резиновой занавеской. Оттуда доносился глухой шум ‒ редкие удары, тонкий крик, ругань, возня, снова удары… будто там кипел бой.
По обе стороны транспортера стояли два могучих мужика, единственной одеждой которых были кожаные, вымазанные чем-то бурым, передники, а в руках они держали металлические дубинки.
Вся эта обстановка подействовала на меня удручающе. Лишь одно желание руководило мной ‒ удрать.
Я с трудом проглотил слюну и спросил Ирку:
‒ Что здесь?
‒ Увидишь, ‒ коротко сказала она, подходя к груде резиновых фартуков, лежавших на столе у транспортера, беря и завязывая его сзади.
‒ Мне тоже? Он же грязный.
‒ А ты думал, теперь всегда чистым будешь?
Мне показалось, что Ирка тоже боится, но не смеет признаться мне в своей слабости. Она же бригадир и старожил к тому же.
‒ Что надо делать?
‒ Фартук надень, а то себя не узнаешь.
Я подчинился ей, как уже привыкал подчиняться. Она завязала мне фартук на спине ‒ запах смерти и мучений был теперь близок, я как бы закутался в смерть.
По виду других моих спутников я понял, что они испытывали такие же, как я, отвратительные чувства.
И вдруг транспортер дернулся и со скрипом двинулся в нашу сторону. Мужики у резинового занавеса подняли дубинки ‒ они были наготове…
И тут… неожиданно!..
Раздвинув своим весом занавес, на транспортере закрутился серый метровый червяк ‒ ничего подобного мне видеть еще не приходилось. Он был страшен и, наверное, ядовит. Я не знал, как он попал в наш подвал, и рванулся было бежать, но тут увидел, что мужики ждали его появления, потому что один из них, примерившись, ловко ударил металлической дубинкой червяка по голове, и он, дернувшись, замер.
Пока червяк медленно плыл на транспортере, я успел разглядеть его.
Убитое существо более всего напоминало громадную метровую гусеницу, покрытую серой шерстью и снабженную сотнями маленьких ножек. Некоторые из ножек еще дергались. Голова гусеницы была относительно велика, глаза ‒ выпученные, как у стрекозы… Я бы и далее с отвращением рассматривал это животное, но тут резиновый занавес раздался снова, и появилось сразу несколько таких существ, на этот раз мертвых.
Как только гусеница доехала до конца транспортера, Ирка приказала:
‒ Хватай! Тимка ‒ за голову, Жирный ‒ за хвост, а ну!
Сама она толкнула широкую плоскую тележку на низких колесах таким образом, чтобы она оказалась у конца транспортера. И тогда, частично от собственного веса, а частично от наших с Жирным усилий, тело гусеницы кулем свалилось на тележку.
Так как к концу транспортера уже подъезжали сразу несколько наваленных друг на дружку гусениц, то в дело пришлось вступить и другим членам Иркиной бригады. Гусеницы оказались страшно тяжелыми ‒ по пуду, не меньше, и уже через полчаса я вымотался.
В наши обязанности входило грузить битых гусениц на тележки и выкатывать тележки в боковой зал, где за длинными оцинкованными столами со сливами, ведущими в эмалированные ванны под ними, стояли подобные нам бродяги, которые взваливали гусениц на столы и свежевали их.