Я прошел через газон, присел у бассейна, пощупал ступней воду. Вода была холодной. Я прошел к кустам, что разрослись у изгороди и надежно скрыли бы тех, кто пожелал уединиться от любопытных глаз.
Там было пусто. И пустота эта была насыщена звоном насекомых, щебетом птах и подобными мирными, совсем не городскими звуками. Старшие говорят, что раньше на Земле было не так тихо и красиво, но спонсоры запретили вонючие двигатели и разрушили вредные заводы. Сами они не нуждаются во многих вещах, производимых людьми, и люди тоже быстро отвыкли от таких предметов, как ботинки или печки, даже от одежды, отчего теперь, как мне рассказывали, люди живут только в теплых местах нашей планеты.
‒ Тим, ‒ сказала Инна, заглядывая в кусты. ‒ Я так и знала, что найду тебя здесь.
‒ А я специально сюда пришел, ‒ сказал я. Я был счастлив. Но не мог объяснить мое чувство. Оно не было тем чувством, в котором меня так подозревали хозяева. Мне хотелось смотреть на Инну и если дотронуться до нее ‒ то только кончиками пальцев.
‒ Тебя били? ‒ спросила Инна.
‒ Вчера, ‒ сказал я. ‒ Из-за тебя.
‒ Из-за меня? ‒ Глаза у нее были синие, ласковые.
‒ Они решили, что я слишком… слишком несдержанно себя веду. Что пришло время меня… ‒ и тут язык у меня не повернулся сказать, в чем дело, хотя в этом не было тайны или чего-нибудь необычного ‒ больше трех четвертей мужчин после двадцати лет подвергались ампутации этих органов для их собственного блага и в интересах демографии.
‒ Не может быть! ‒ догадалась Инна. ‒ Только не это!
‒ Почему? ‒ вырвалось у меня. Мне хотелось услышать приятный для меня ответ.
Инна отвернулась. Вопрос ей не понравился. Видно, показался циничным.
‒ Прости, ‒ сказал я. Я почувствовал себя виноватым перед этой девушкой. Я любовался ее профилем ‒ у Инны был короткий нос, который чуть подтягивал к себе верхнюю губу и приоткрывал белые зубки. ‒ Прости, зайчонок.
‒ Ты дурак, ‒ сказала Инна. ‒ У тебя, наверное, никогда девушки не было.
‒ Откуда? ‒ согласился я. ‒ Меня ведь щенком взяли, из питомника. Так и живу домашним любимцем. Я другой жизни и не знаю.
‒ А я помню мою маму! ‒ сказала Инна.
‒ Не может быть!
Это было так удивительно. Никто не должен знать родителей. Это преступление. Это аморально. Любимец принадлежит тому спонсору, который первым сделал на него заявление.
‒ Она сама созналась, ‒ прошептала Инна. ‒ Рассказать?
‒ Конечно, расскажи.
Инна подсела ко мне поближе, так что наши плечи касались. Я положил ладонь ей на коленку, и она не сердилась. Почему, подумал я, она упрекнула меня тем, что у меня не было девушки? Значит, у нее кто-то уже был?
Эта мысль несла в себе горечь, какой мне никогда еще не приходилось испытывать.
‒ У нас в доме была еще одна любимица, старше меня, ‒ сказала Инна. ‒ Она меня многому научила. И она мне рассказывала о людях, которые живут на воле.
‒ Ты об этом не знала?
‒ Я только знала, что плохо жить не в доме.
В этот момент совсем близко затрещали сучья, затопали тяжелые шаги. Я даже не успел отскочить ‒ отвратительный жабеныш, сынок спонсора Инны, навалился на меня и стал заламывать мне руки.
‒ Вот чем ты занимаешься! ‒ рычал он.
Я успел увидеть, как он наподдал ножищей в бок Инне, и она отлетела в сторону. Но я был бессилен помочь ей ‒ жабеныш уже тащил меня из кустов, выворачивая руку, и я вопил от боли.
На мой вопль выскочила госпожа Яйблочко.
Она возмущенно заверещала:
‒ Как ты смеешь! Это не твой любимец! Сейчас же перестань мучить Тимошку!
А жабеныш, не отпуская меня, верещал в ответ:
‒ А вы посмотрите, вы посмотрите, чем он в кустах занимался! Она у нас еще девочка, она еще невинная, насильник проклятый! Ты от меня живым не уйдешь.
Он наступил мне на живот, и я понял, что еще мгновение, и я погибну ‒ видно, это почувствовала и моя Яйблочко. И несмотря на пресловутую сдержанность и рассудочность спонсоров, мысль о возможной потере любимца настолько ее разгневала, что она кинулась на жабеныша и принялась безжалостно молотить его зелеными чешуйчатыми лапами. Тот сопротивлялся, но был всего детенышем, да еще детенышем, посмевшим на чужой территории драться с хозяйкой дома, ‒ так что я был спасен, и через несколько минут, подвывающий от боли и унижения, наш сосед удалился в свой садик и принялся оттуда ворчать:
‒ Где эта мерзавка, где эта тварь развратная? Я ей покажу… Мамаааа, меня госпожа Яйблочко избила…
‒ Вот видишь, ‒ сказала моя спонсорша, помогая мне подняться и дойти до дома, чего без ее помощи я бы совершить никак не смог. ‒ Мы были совершенно правы: если тебе не сделать операцию, то ты и дальше будешь попадать в неприятные истории. И не надо отворачиваться и плакать, не надо слезок, мой дорогой. Это так быстро и под наркозом. Ты проснешься счастливым, а я тебе испеку пирожок. Ты давно просил у меня пирожок с капустой.