«Он вспоминал, кто должен дежурить в тот день, и говорил, даже не требуя ответа. «Зин? А Зин? — доносилось из динамика. — Ты сегодня дежуришь ведь? — спрашивал Юрий лаборантку. — Как там моя Валя? Передай ей, что я тут обжился».
Прошло еще несколько дней. По эту сторону камеры знали, что сегодня затворничеству наступит конец. Но сам Гагарин ничего не подозревал, для него бесконечное время продолжало тянуться и тянуться…
Неожиданно из динамика донеслось странное мурлыканье под нос:
пел Гагарин.
«Мне было непонятно все это, — вспоминает Апенченко, — и Федор Дмитриевич просто объяснил: «Иссякли впечатления в камере. Вот он и ищет новых впечатлений. Поет, как казах, обо всем, что видит».
А в характеристике, составленной перед его полетом, было указано: «Реакции на «новизну» (состояние невесомости, длительная изоляция в сурдокамере, парашютные прыжки и другие воздействия) всегда были активными: отмечалась быстрая ориентация в новой обстановке, уменье владеть собой в различных неожиданных ситуациях. Уверенность, вдумчивость, любознательность и жизнерадостность придавали индивидуальное своеобразие выработке профессиональных навыков».
Работа космонавта состоит из двух полюсов внутреннего состояния: из готовности к риску, небоязни и даже тяги к критическим ситуациям, и в то же время из постоянной самодисциплины, которая исключает возможность зарваться. Обе эти силы, как центростремительная и центробежная у планет, действуют безостановочно, одновременно и составляют суть мастерства новой профессии.
ЗАРУБКА НА ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Космическая эра началась несколько раньше, чем об этом узнал первый космонавт.
Гагарин и его товарищи услыхали сообщение ТАСС в Оренбурге 5 октября 1957 года. А крошечный железный цыпленок со своим боевым писком «бип-бип» поднялся с уже построенного космодрома. Его несла материнская рука уже созданной ракеты. И люди, которые совсем недавно, будучи вызванными пред светлые очи академика Королева, смущенно бормотали, что вовсе не знают, как строить космические аппараты, что нет у них для этого опыта, и неизменно получавшие ироническую отповедь: «А для меня спутники не новость? Я, что ли, летал уже к звездам?» — эти самые люди успели понемногу втянуться в свою уникальную работу. У них наладился собственный быт, взаимовыручка и соперничество. Например, тех, кто строил ракету, с теми, кто монтировал «ПС» — Простейший Спутник под домашней кличкой «пеэсик»…
Название «космический корабль» возникло тоже не сразу. Очевидцы вспоминают, что дебатировались варианты: космолет, звездолет. Кстати, последнее понятие легло в основу американского: астронавт. В отличие от нашего: космонавт.
Королев и его сподвижники стремились прежде всего к предельной точности обозначения. «Звездолет» и «астронавт», то есть путешественник к звездам, никак еще не соответствовали действительности; речь шла пока о том, чтобы вырваться за пределы атмосферы, победить земное притяжение. Термины надо было не только создавать, но и объяснить. Например, что такое космос и что такое космический полет?
«Под космическим пространством, — писал тогда Сергей Павлович Королев, — понимается пространство, окружающее Землю, начиная с тех высот, где даже при очень больших скоростях движения остатки атмосферы не могут использоваться для поддержания полета. Одним из признаков, определяющих космический полет, является движение летательного аппарата в пространстве выше плотных слоев атмосферы… Если летательный аппарат совершает полет вокруг Земли хотя бы в течение не менее одного оборота, не падая на Землю, то такой полет является космическим».
Сейчас нам все это кажется очевидным. А за двадцать дней до старта Гагарина Королев еще записывал для себя: «Космический полет предусматривает посадку на Землю. Иначе это падение, выстрел…» — И добавляет задумчиво: «Не всегда на Землю!»
У человеческой психики особенность: таинственным пребывает лишь неназванное. Стоит вещь или явление обозначить, и они теряют известную долю необычности.
Инженер Иванов, автор книги «Первые ступени», участник почти всех этапов космической работы, вскользь замечает, что, когда в проекте возникло слово «Восток», лишь первое время оно казалось всем странным. «Но привычка есть привычка. «Восток» быстро завоевал себе право на жизнь, пока, правда, в кругу проектантов и конструкторов».
Инженер добавляет, что описать процесс рождения космического корабля — его расчеты, проектирование, конструирование, изготовление и испытания — возможно «разве что во многих специальных томах!».
И все-таки, чтоб сразу не ставить неперелазный барьер между читателями и высокомудрыми знатоками, заметим, что работа специалистов распадалась на множество совершенно автономных отраслей. Объять густой лес проблем было под силу, пожалуй, лишь одному Генеральному конструктору. Слишком велики оказывались контрасты!
Пока в уютной комнатке с домашними шторами виртуозы-сборщики в белых перчатках складывали готовые детали на бархатные подставки, пока шло ювелирно-монтажное действо, рядом, в огромном зале, при помощи подъемных кранов и рельсовых эстакад наращивала свое великанье тело ракета-носитель.
«Пеэс» был такой маленький, кругленький, блестящий от полировки; в него столько вложили эмоций, переживаний, выдумки, надежд и опасений, что потом, когда конструкторы увидали над космодромом свой драгоценный первенец-светлячок летящим, хотя все их мысли были заняты уже совсем другим прибором, многие прослезились.
А ракета выглядела, напротив, устрашающе громадной, хотя еще и пустотелой: составы с горючим наполнят ее чрево уже на космодроме. Она покоилась в ангаре на гигантских стапелях. Сергей Павлович Королев, мужчина плотный, совсем терялся в ее тени, когда поздним вечером присаживался перед нею на табурете, находя именно здесь уединение.
В сущности, он мог считать себя счастливейшим человеком. С тех пор, как возникла легенда о Фаэтоне («он позволил себе слишком многое и поплатился за это»); с тех пор, как Архимед изготовил первый астрономический глобус; как Коперник предположил, что вместе с Землей вращается и ее атмосфера, а земная ось стоит под углом; с того времени, как Ньютон в середине семнадцатого века вычислил первую космическую скорость, а Циолковский на заре двадцатого вычертил схемы ракет — воплотить грезы о небе, сделать их осязаемыми, первому выпало именно ему, Сергею Королеву!
И если, закрывая глаза, Циолковский едва ли мог предположить, что мальчик, который спустя четверть века сделает первую ракету обитаемой, уже родился и что это произошло совсем недалеко от калужского домика, в соседней области, — то Сергей Павлович, или, как его чаще называли в среде конструкторов, Эспе, безмолвно созерцая тело ракеты, предназначенной для вывода на орбиту космического корабля, уже твердо знал, что такой смельчак существует.
Но, прежде чем перейти к «самой интересной странице» жизни Гагарина, следует напомнить еще об одной отрасли науки, без которой был бы невозможен его полет: о космической медицине.
Автор книги «Первые ступени» хорошо передает то чувство ошеломления, которое он испытал в институте, где тренировали на центрифугах стриженых дворняжек. Еще сто лет назад, когда трое французов-воздухоплавателей поднялись на воздушном шаре впервые на высоту восьми километров, ближний космос дал ясно понять, что человеку в нем делать нечего. И не только потому, что наш вестибулярный аппарат приспособлен лишь к земной силе тяжести, а при ее нарушении начинаются искажения в восприятии мира. Только Гагарин мог честно заявить, что невесомость «даже приятна», ибо неприятности начинаются с шестого витка. В той или иной степени всех посетили зловещие космические фантасмагории, когда кабина расползалась, а один глаз видел как бы совсем не то, что другой, смещая понятия «верх» и «низ».