«С душевным трепетом всматривался я в окружающий мир, стараясь все разглядеть, понять и осмыслить. В иллюминаторе отсвечивали алмазные россыпи ярких холодных звезд. До них было еще ой как далеко, может быть, десятки лет полета, и все же с орбиты к ним было значительно ближе, чем с Земли».
Подлетая к желтой Африке — так удивительно, что она оказалась в самом деле желтой, как на школьной карте мира! — Гагарин спохватился, что он ведь уже почти опоясал Землю.
По московскому времени было 10 часов 15 минут. Через десять минут включилась тормозная двигательная установка.
Корабль сошел с орбиты, и плотные слои атмосферы встретили его упруго, как морские волны. Для Гагарина они показались стеной огня: обгорала обшивка. Он невольно с беспокойством взглянул на термометр: нет, беснующееся пламя не накалило воздух; в кабине двадцать градусов тепла, как и прежде. Пока что все шло хорошо.
К нему возвращалась тяжесть. Сейчас она должна — теоретически — намного возрасти. А как будет на самом деле? Труднее, чем при взлете? Юрий напряг мускулы, готовясь встретить перегрузки. У него было литое тело. Уже спустя несколько лет, когда его лицо чуточку расплылось, а плечи раздались, очевидец вспоминал, что в Забайкалье, на встрече с японской молодежью, он встал на водные лыжи и стремительно, упоенно понесся в пене и солнце. Все ахнули: это был все тот же атлет с античной фрески…
Юрий обладал истинно русской натурой, которая требовала действия. По складу своего характера он всегда жил в действительности. Каждое желание облекалось им в поступок.
Неожиданное обрушивается на многих, как буря, и сбивает с ног. Но истинный герой обладает врожденной небоязнью новизны. Способностью приближать к себе завтрашнее чудо на расстояние вытянутой руки.
Поэтому знаменитое гагаринское спокойствие, его дружелюбная невозмутимость перед любой переменой в судьбе были не следствием недостатка воображения или бесчувственностью, а лишь знаком того, что он внутренне всегда был готов к подвигу.
«Восток» приближался к Земле. Все системы сработали отлично; Юрий благополучно опускался. И тут его покинули деловитость и напряжение. На минуту он стал тем, чем и надлежало ему быть сейчас, — Самым Счастливым Человеком На Свете.
«От избытка счастья я громко запел:
Внизу уже хорошо различалась Волга и знакомый город за оградой нагих весенних холмов. Очень знакомый: по учебе в техникуме, по занятиям в аэроклубе. Значит, он возвращается не только на Землю, не только на Родину, но и в обжитые, любимые им места.
Ну не удачник ли он — Юра Гагарин?!
…Несколько обгоревший шар приземлился на вспаханную почву.
ВСТРЕЧА
Генерал Андрей Трофимович Стученко, родом из кубанских казаков, еще подростком воевал в коннице Буденного. (Потом Семен Михайлович, поздравляя его, писал: «Испытываю глубокое удовлетворение, что суровая школа гражданской войны послужила выдвижению из рядов героев-конармейцев крупных военных деятелей, в том числе и Вас».) В Отечественную войну, тридцати четырех лет от роду, он командовал 29-й гвардейской стрелковой дивизией, и его бойцы брали штурмом Гжатск. Он видел дымящиеся развалины крестьянских изб, когда хитрым маневром с северо-востока 90-й гвардейский стрелковый полк под командованием подполковника Марусняка своим правым флангом ворвался в деревню Клушино.
— Вокруг лежали тогда глубокие мартовские снега. Я посадил гвардейцев на сани, так они и вкатили в Клушино, — рассказывал генерал.
У него сохранились снимки тех дней. Толпа солдат со вскинутыми вверх автоматами. Бледные, решительные, насупленные лица. И догорающее здание за спиной; окна, плюющиеся огнем, трубы, грозящими перстами направленные в небо. Молодой плотный генерал в круглой каракулевой кубанке держит за плечо крестьянку в полушубке, и отовсюду к нему устремляются глаза, глаза…
На полях альбома, где наклеены эти драгоценные фотографии, рукой Гагарина синими чернилами позже вписано: «От меня, от родственников, от жителей города одному из освободителей Гжатска большая благодарность. 5.06.61 г.».
— Конечно, и он был среди мальчишек, полубосых и в обтрепанной одежде; бегал вокруг солдат и с восторгом смотрел на танки, на разведчиков с автоматами… Но когда я его спросил: «Юра, а меня ты помнишь? Ведь я один был там генерал», покачал головой, однако, видя мое огорчение, поспешно добавил: «Вас в лицо не помню, но генерала помню. Так это были вы? Вот здорово! Значит, вы — мой крестный!»
В это же самое утро Валентина Ивановна Гагарина в своей квартире на подмосковной станции занималась обычными домашними делами. В Москве холоднее, чем на Байконуре или в Саратове; окна были еще плотно закрыты, день обещал остаться облачным… Валентина Ивановна покормила малышку Галю, подняла с кроватки, умыла и усадила завтракать старшую.
Муж ее улетел уже неделю назад. Накануне ночью они долго разговаривали, представляли своих крошечных дочерей выросшими, даже замужними. Целая жизнь проигрывалась в воображении…
С тех пор каждый день и час она ждала известий. И все-таки утром опоздала включить телевизор. Сообщение о полете было уже передано: Гагарин в космосе!
Во весь телевизионный экран встала Красная площадь с набежавшими отовсюду толпами. Люди обнимались, пели, вскидывали над головой самодельные плакаты с торопливой надписью «Гагарину — ура!». А потом крупным планом показали портрет Юрия.
— Папка! — спокойно кивнула на него Леночка, грызя яблоко и болтая ногами.
Ее мать без сил опустилась на стул и обхватила ладонями разом побелевшие щеки…
Василий Федорович Бирюков, клушинский старожил, председатель сельского Совета, узнал о полете из последних известий.
Не успел собраться с мыслями, прикинуть, кто же это из Гагариных мог быть, потому что он знал их всех, начиная с деда Ивана Гагары; и сыновей, и внуков, и дядьев, и племянников, как в дверь вошел Алексей Иванович Гагарин, что сразу оживило его память, и тотчас раздался звонок из Гжатского райкома.
— Говорят, что космонавт родом из наших мест. Сейчас мы спешно устанавливаем: откуда именно? У вас по сельсоветским книгам такой не числится?
— А зачем мне в книги заглядывать? — отозвался Бирюков. — Я и так уже знаю, что он наш! И отец его сейчас тут. Передаю трубку.
Алексей Иванович, в тот день совершенно случайно заглянувший в сельсовет, к телефону подошел, но говорить не смог: руки тряслись и голос перехватывало.
А ведь утро 12 апреля для него началось так обыденно! Была среда. Он подрядился плотничать на строительстве в колхозе и вышел из дому спозаранку.
Снег под Гжатском хоть и не везде сошел, но речки надулись и разлились. Старичок перевозчик, сажая Гагарина в лодку, полюбопытствовал, в каком звании у него средний-то сынок. «А что?» — отозвался Алексей Иванович. «Да по радио сейчас передали, какой-то майор Гагарин в космосе, что ли, летает». — «Нет, мой пока старший лейтенант. До майора ему еще далеко. А за однофамильца порадуемся». Повеселевший Алексей Иванович продолжал путь. И лишь в сельсовете известие о сыне ошеломило его. Бирюков между тем кричал в телефон:
— Сейчас создадим условия! Отправим его в Гжатск! Но выполнить это было не так-то просто; весенний разлив почти отрезал Клушино от Гжатска. Даже телеге не проехать, не то что «газику».
— Тогда, — рассказывает Василий Федорович, — мы пригнали верховых лошадей, кое-как подсадили в седло Алексея Ивановича; он хромой, на коне плохо держится. Да и разволновался очень. Сопровождать его отправили Якова Громова — поскакали они на Затворово: крюк несколько верст, а иначе не пробраться. Через несколько часов Яша, запыхавшись, вернулся: «Ну, — говорит, — все в порядке. Доставил. Дальше повезут на тракторе».
Вот так, — торжественно добавил Василий Федорович, — отец космонавта и узнал про полет своего сына у нас, в Клушине, на родимой земле. И это справедливо!