– Она не сказала.
– У нее был с собой багаж?
– Не обратил внимания.
Доминик бросила лед в стаканы.
– Право же, с ней не соскучишься. Я шлю ей открытку с Корсики, предупреждая о возвращении, а она втихаря делает мне ручкой.
– Вы живете здесь вместе с нею? – дерзнул спросить Шаван.
– Нет. Ничего подобного. Я сдала ей свою меблированную квартиру. – Доминик кокетливо улыбнулась. – И очень миленькую, правда? Тут все мое, за исключением картин. Они подарки, как вы догадываетесь. Лейла не из тех, кто тратит деньги на живопись. Она слишком практична. Но расскажите о себе, чтобы мы лучше познакомились.
– О! – сказал Шаван. – Я ничего интересного собой не представляю.
– Ну а все-таки! Вы в отпуске?
– Нет, вернулся насовсем. У меня есть кой-какие планы.
– А правда, что французы все еще неплохо зарабатывают в Африке?
– Немного меньше прежнего.
– Ладно. Видать, из вас приходится тащить каждое слово. Вы с Лейлой – два сапога пара. Но когда она вернется, вы не сможете тут оставаться.
– Что же, переберусь в отель.
– Если у вас завелись приличные деньги, возможно, теперь она за вас и выйдет.
Доминик слегка откинула голову, чтобы всласть насмеяться, потом, глянув на часы, встала.
– Я охотно еще поболтала бы с вами, – сказала она. – Вы нравитесь мне. Красавцем вас не назовешь, но что-то в вас есть… Так и хочется перевести вас через дорогу, как слепого. Мы еще увидимся?
– Да-да, разумеется, – поспешил заверить ее Шаван. – Я просто одичал в Африке. И нуждаюсь в человеке, который поможет мне вернуться к цивилизации.
– Ну что ж, тут есть над чем подумать.
– Давайте позавтракаем вместе, – предложил Шаван.
– Ишь какой напористый. И вправду обитатель лесов!
– Где мы встретимся?
– В «Золотой раковине». Это у самого въезда на бульвар Батиньоль. Скажем, в час. Вот увидите – там очень славно. Лейла любит туда захаживать.
Махнув на прощание рукой, Доминик ушла, оставляя за собой шлейф из аромата духов. Шаван слышал, как щелкнула входная дверь. Он так и не шелохнулся в своем кресле, впав в прострацию. В его голове чередой сменялись мысли, как у больного после операции, который отходил от анестезии. Доминик… Это имя и мужское и женское… Выходит, у Люсьены не было постоянного любовника… И он уже столько дней гоняется за тенью.
В общем, с одной стороны, завеса, окружавшая тайну, несколько приоткрылась. Просто-напросто Люсьена вела двойную жизнь, зарабатывала много денег благодаря богатым и не слишком притязательным клиентам типа Манселя. Но с другой, эта тайна оказывалась за семью печатями из-за Фреда, из-за игрушек в шкафу. Какая тут связь с любовными делами?
Шаван рассеянно оделся; его мучила неопределенность. Он снова открыл шкаф и достал Лейлины игрушки. Но сколько бы он ни вертел их в руках, их связь с Лейлой от него ускользала. Может, Доминик смогла бы его надоумить… Насколько он ненавидел Доминик, считая мужчиной, настолько должен отныне усматривать в ней единственную союзницу. Изящная блондинка, хорошенькая женщина, она обернулась для него даже чем-то большим – другой Лейлой, которую так и хотелось заключить в объятия.
Шаван закурил сигарету – дым помогал ему размышлять. В сущности, важно не то, что Лейла была Люсьеной и наоборот, а то, почему ее так любили мужчины. Что же она скрывала от него, но давала другим? И вот то, что она давала другим, несомненно, присуще и Доминик. Помечтав на эту тему, он взглянул на часы. Полдвенадцатого. Ему хватит времени заглянуть в больницу. Снова увидеть Люсьену до встречи с Доминик значило оградить себя от… Он точно не мог сказать, от чего именно… от опасности, что ли?
В больнице его уже знал весь медицинский персонал этажа. Он – несчастный «муж комы». При встрече ему сочувственно улыбались, желая ободрить. Мари Анж с помощью сиделки заканчивала обрабатывать кожу Люсьены тальком.
– Бедная малышка, – сказала она, – если не принимать такой меры предосторожности, чего доброго, замучат пролежни.
– Хотите, я вам подсоблю?
– Оставьте, мы уже набили себе руку. И потом, она стала легкая, как перышко. Ужасно исхудала.
Они перевернули Люсьену обратно на спину, застегнули пуговицы ночной рубашки, которая распахнулась на отвисшей груди. Шевельнув пальцами, Люсьена больше не подавала признаков жизни.
– Как печально видеть в таком состоянии молодую женщину. Наверное, раньше она была прехорошенькой, – сказала Мари Анж.
– Да. Она была хорошенькая.
– Будем надеяться, что все это восполнимо.
Пустые слова. Не утешения, а старые басни. Он посмотрел на утончившийся нос, щеки, казалось бы втянутые внутрь, коричневато-лиловые веки, подкрашенные болезнью. В то время как Лейла… Или, скорее, нет, Доминик. В его сознании эти две женщины как бы играли с ним в прятки. Если он сблизится с Доминик, тем самым он сблизится с Лейлой.