– Алло! – напомнил о себе Людовик. – Ты меня слышишь?
– Да-да. Я прикидывал, как нам лучше поступить. Ладно. Согласен. Выбора у нас нет.
Шаван повесил трубку и, прежде чем покинуть кафе, выпил коньяку. Темнота на улице отдавала привкусом беды.
Люсьену перевезли в субботу, когда Шаван подавал на стол блюдо с овощами, где-то на пути к Сансу. По возвращении Шаван не узнал своего дома. В гостиной стояла раскладушка. На ней он будет спать в промежутках между дежурствами на поезде, когда Людовик останется у себя. А во время дежурств Людовик его подменит. Лучшее кресло переставили в спальню – для сиделки. Людовик раздобыл стол, который поставили у постели Люсьены, – он годился на все случаи жизни. Она по-прежнему сохраняла ужасающую неподвижность, с лицом таким же белым, как подушка. Теперь на кронштейне висела только одна капельница, которая в привычной обстановке спальни приобретала зловещий смысл.
– Колба опорожняется за четыре часа, – объяснил ему Людовик. – Потом ее надо менять. Доктор уточнил все детали до последней; впрочем, всем этим заправляет медсестра.
– А где же она сама?
– Пошла в аптеку. Ее зовут Франсуаза. Увидишь, она очень опытная. Кстати, она же приведет к нам и ночную сиделку, свою коллегу. Но успокойся – нет никакой необходимости не спускать с Люсьены глаз. После того как гигиенические процедуры закончены, достаточно время от времени бросить на нее взгляд и поменять колбу.
Схватив Шавана за руку, Людовик отвел его в сторону.
– Строго между нами, – понизил голос Людовик, – разумеется, мы сделали для нее все возможное, но лечи ее не лечи, а результат один. Та, кого мы видим, уже не Люсьена. Бедная малышка!.. Я покидаю тебя, Поль.
И Шаван остался один, у изножья кровати, глядя на недвижную фигуру жены. С ее головы давно уже сняли бинты, закрывавшие лоб. Волосы отросли заново. Но не прежнего цвета воронова крыла, а светлее и не такие послушные. На этой голове, напоминающей муляж, только они и оставались живыми. На лице появилось какое-то детское и в то же время недовольное выражение, как будто Люсьена ушла из этого мира, чтобы укрыться в другом месте, известном ей одной, где есть игрушки и плюшевые мишки. И вот теперь она одним своим присутствием начнет вести за ним наблюдение, станет свидетелем его ночных похождений и постыдных возвращений домой. Как сможет он, примирившись с Доминик и едва вырвавшись из ее объятий, представать перед Люсьеной, трогать ее руки и, возможно, на глазах у растроганной сиделки чмокать в лоб? Как сможет, находясь перед одной, перестать думать о другой? Здесь он мечтал бы порвать с Доминик, а там всеми силами души желал бы смерти Люсьене. Когда же он потеряет обеих, что неизбежно произойдет в один из дней, он продолжит жизнь с призраком Лейлы, которая станет шептать ему на ушко то языком одной, то словами другой. Так что же прикажете ему делать, чтобы обрести свою мечту? Гоняться за юбками, встречаться со случайными женщинами? Шаван понял, что квартира на бульваре Перейра послужит ему убежищем, когда он уже не сможет больше выносить себя в этой спальне.
Три дня спустя он переночевал там после телефонного разговора с Доминик.
– Можем мы увидеться?
– Не сегодня вечером, зайчик. Сожалею.
– А завтра вечером?
– Исключено. Я буду с аргентинцем. Красавчик парень, приятный во всех отношениях. Ты бы его видел!
– Шлюха! – стиснув зубы, процедил Шаван и, шмякнув трубку, оборвал связь. Он вернулся к себе домой в семь часов следующего утра.
Ночная сиделка укоризненно посмотрела на него, но от замечаний воздержалась.
– Ничего нового?
– Нет. Ничего.
Шаван вошел в спальню, приблизился к кровати Люсьены. Его переполняли бешенство и раздвоенность.
– Я переночевал у тебя, – пробормотал он так, словно Люсьена способна его слышать. – Не в последний раз. И ты мне этого не запретишь!
Однако, когда ему пришлось два часа спустя помогать Франсуазе обмывать Люсьену, оказавшись перед этим отощавшим телом, податливым, как тряпичная кукла, он почувствовал, что готов рассмеяться. Над кем? Он не знал. Ему хотелось остаться одному и больше не слышать слащавых причитаний Франсуазы: «Такая молодая женщина… Вот несчастная судьба… Право же, человек – всего лишь хрупкая былинка!»
«Заткнись, старая мымра! – рычал про себя Шаван. – Да неужели же меня никогда не оставят в покое?!»