Он все еще молчал. Я продолжала этот внутренний монолог в своей голове, страшась того, что могла сказать нечто такое, из-за чего меня убьют. Или того хуже. Это было наивно, но я хотела верить, что могла каким-то образом изменить ход событий, происходивших здесь, сказав нечто правильное. Мои слова, именно те, что делали меня настолько неотразимой в глазах людей, были более бесполезными, чем я была в состоянии признать. У моего единственного оружия была эффективность водяного пистолета.
Я ощутила, как к горлу подступил тяжелый ком, когда он подошел ближе. Я не могла его видеть из-за повязки на глазах, но знала, что похититель наблюдал за мной, скорее всего, с изумлением изучая мою реакцию. Меня бесило, что он держал мою жизнь в своих руках и все еще мог решить поразвлечься со мной.
Я продолжала ждать, пока он ответит на вопрос, зачем он это делал, но ответа так и не последовало.
Существует стандартный протокол жертва/обидчик; своего рода этикет, если хотите. Зачем ты это делаешь? Это вводный вопрос, за которым обычно следуют крики или плачь. Но я не кричала и не плакала. Я хотела сохранить всю энергию для своего возможно единственного шанса сбежать. В конце концов, он сделает что-то опрометчивое. Он должен совершить ошибку.
После того, как жертва идет на контакт, мучитель, как правило, говорит что-то настолько жуткое, что жертва желает повернуть время вспять и никогда не открывать рот. Этот человек, однако, казалось, решил спекулировать на страхе неопределенности.
В конце концов, если бы он заговорил со мной, возможно, в нем нашлась бы крупица человечности, к которой я могла бы воззвать, и появилась бы крошечная, хрупкая надежда, что я смогу договориться с ним. Большая, холодная рука мягко прижалась к моей щеке.
Не было никакого насилия или угрозы в том, как он ко мне прикоснулся. Это была всего лишь моя щека, так что, разумеется, в этом прикосновении не было ничего сексуального. Однако, это было предупреждением. Он будто говорил мне: у меня нет проблем с тем, чтобы влезть в твое личное пространство и прикоснуться к тебе в любое время.
Его рука оставалась прижатой к одной стороне моего лица на протяжении, по крайней мере, нескольких минут, в то время как мое сердце продолжало молотить в груди. Это была огромная, сильная рука. Он мог легко забить меня ей до смерти, или проявить нежность. Хотя в этом случае, даже нежность расценивалась бы как акт насилия. Я не знала, что из двух вариантов было предпочтительней.
Из-за насилия я могла бы получить соответствующий социально одобренный статус жертвы. Но я знала из личного опыта, что все остальное могло привести к совершенно другим физическим реакциям.
***
В семнадцать лет у меня появился первый настоящий парень. Он был милым и имел ту грань опасности, которая так нравится девчонкам в этом возрасте. Он распространял вокруг себя ауру чего-то дикого и пугающего, к чему я отчаянно хотела приобщиться.
Мы часто дурачились. Мое строгое религиозное воспитание не позволяло мне заниматься сексом, не опасаясь гнева Божьего, который обрушился бы на меня, так что я не считала, что оргазмы стоили вечности в аду. Хотя, если вдуматься, сама мысль о том, что какие-то божества могли быть обеспокоены тем, чтобы наказать определенного человека за то, что он решил снять с себя одежду, в лучшем случае, казалась мне глупой.
Он прижал меня к кровати, с края которой свисали мои ноги. Мы были у него в спальне, пока его родители находились внизу. До нас долетали звуки ночных новостей. Я лежала там, пока мои штаны валялись забытыми на полу, хотя я все еще была одета в рубашку.
Парень собирался зарыться лицом между моих бедер. Это было тем, к чему я на тот момент оказалась не готова. К тому же я была настоящим параноиком на счет любых венерических заболеваний, которые передаются половым путем. Да, именно отсутствие знаний в этом вопросе заставляло меня воздерживаться от близости. Тем не менее, я сказала «нет». Я этого не хотела.
Он проигнорировал меня, широко расставив мои ноги, чтобы ему было удобнее разместиться между ними, и крепко сжал мои запястья, прижав их к бедрам, когда обездвижил.
― Тебе понравится, я обещаю, ― сказал он.
Я боролась, но парень был слишком силен, а у меня не было ничего, обо что я могла бы опереться, чтобы оттолкнуть его подальше. Он опустил голову между моих ног, а потом медленно заскользил языком по клитору. Я хотела закричать, но не могла опозориться перед его родителями, которые примчались бы в комнату и обнаружили бы меня полуголой на кровати.