После того, как я помылась, побрилась, и мои волосы запахли шампунем с ароматом манго, я прислонилась лбом к стене и заплакала. Да, я все еще могла плакать. В прихожей я сдерживалась.
Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не вздрогнуть, когда я услышала голос своей матери, который был похож на скрежет мела по доске. И на этот раз молчание моего отца было оценено по достоинству.
Мне было интересно, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть слышать человеческую речь, кроме своей собственной. Я слышала человеческие голоса на дисках, которые мне давали, но там они пели. Пение всегда казалось мне чем-то далеким от реальности, так как, помимо мюзиклов, люди не начинали петь песни без причины.
Я вышла из душа, оделась, а потом села на чужую кровать. Вероятно, матрас был все тот же, что и раньше, но кто его знал? Несмотря на голод, я оставалась на месте до тех пор, пока в дверь не постучала мама.
― Милая, я приготовила тебе поесть. Приходи на кухню.
В ней щелкнул переключатель, и теперь она снова была готова мириться с моим существованием. Когда я дошла до кухни, то едва сдержала рвавшийся наружу крик. Мама подумала, что будет логично приготовить для меня что-то, что меня успокоит. Она не могла знать, что это больше не приносило мне утешения.
― Эмми? ― мое детское прозвище. ― Дорогая, я приготовила тебе куриный суп с лапшой. Раньше тебе от него всегда становилось лучше.
Раньше. Не сейчас. И никогда больше. Как именно объяснить непереносимый ужас по отношению к тарелке супа?
― Прости, я не смогу это съесть, ― произнесла я.
Его наказание будто последовало за мной, и я задалась вопросом, что я сделала, чтобы рассердить Хозяина.
Умом я понимала, моя мать сделала так, как делала всегда, и что имело для нее смысл. Единственный продуктовый пластырь, который раньше всегда срабатывал. К сожалению, теперь эта еда была ножом, а не повязкой, и новые раны не могли заставить меня почувствовать себя лучше.
― Почему нет?
Я знала, что мама пыталась поверить в то, что мне трудно. Она все еще держалась за крошечную надежду на то, что я не подвергалась чудовищным пыткам, а просто проявила безответственность и сбежала, или испытывала кризис двадцати пяти лет.
― Я не могу об этом говорить, ― ответила я. ― И я действительно не смогу это съесть.
Она снова начала открывать рот, но ее перебил отец ― один из тех редких и чудесных случаев, когда он не позволил ей настоять на своем.
― Донна, я думаю, если Эмили не хочет куриный суп с лапшой, то она может поесть что-нибудь другое. У нас осталось немного спагетти.
― Это было бы прекрасно, пап, ― я почувствовала облегчение.
Последнее, в чем я нуждалась ― это громкая ругань с собственной матерью из-за того, что я не могу соответствовать образу кого-то очень благодарного за тарелку супа, и вместо этого веду себя как мятежный подросток. Мама прикурила сигарету и села напротив телевизора.
Суп был полностью в ее репертуаре. Вероятно, находясь в камере, я слишком ее идеализировала. Когда ты чей-то пленник, мама воспринимается как идеал. Все скандалы и ссоры уходят на второй план в свете того, что ты просто хочешь снова оказаться в безопасности.
Я последовала за отцом на кухню, не желая с ней связываться. Я не собиралась ничего объяснять им на счет супа. Во-первых, я понятия не имела, как отредактировать ту версию событий, которая подошла бы для родителей. А во-вторых, даже если бы я смогла это сделать, они бы начали подозревать, что на самом деле произошло между мной и моим Хозяином. Даже мысль о подобном казалось невыносимой. Это было слишком личное.
Отец занял себя работой на кухне, достав для меня из холодильника порцию спагетти и поставив ее разогреваться.
― Будешь чесночный хлеб?
― Ага.
Я налила себе холодного чая.
― Ты в порядке? ― спросил он, даже не взглянув на меня.
Я слышала, как сорвался его голос. Если бы отец заплакал, то ни для одного из нас не было бы никакого спасения.
― Я в порядке, ― ответила я.
Это была неправда, но я не могла в открытую сказать ему, что самой большой ложью являлась моя свобода. Я не была уверена, что он сможет правильно меня понять.
Папа лишь кивнул.
― Твоя мама волновалась. Мы оба волновались. Она может вести себя слегка странно, но она просто не знает, как справиться с некоторыми вещами.
― Я знаю.
И я действительно знала. Трагедия обоих моих родителей заключалась в том, что ни один из них не был плохим человеком. Они всегда любили меня и мою сестру. Просто не всегда могли справиться с ситуацией. Хотя я подозревала, что чаще всего слабым звеном оказывалась моя мать.