Договор годовой аренды заканчивался, и в ближайшее время мне предстояло либо внести оплату за следующий год, либо начать оплачивать его по месяцам. Меня мучил вопрос, как долго я буду продолжать оплачивать хранилище, чтобы защищать своего мучителя от наказания, а может это был просто еще один из способов заставить страдать саму себя.
Как только с дачей показаний было покончено, я впала в режим ленивого просмотра телевизора. Несколько раз ко мне приезжали друзья, но у меня не было ни сил, ни желания, попросить их остаться. Это было слишком похоже на то, что я двигалась дальше. Хотя вся моя прежняя жизнь закончилась рядом с ним.
Все здесь казалось мне слишком громким. Вокруг было слишком много внешних раздражителей. Я тосковала по той милой тихой комнате, в которой звучала музыка с восточной барабанной дробью, что насквозь пронзала мое тело, пока опускался хлыст. Я скучала по ощущению его тела поверх моего и по губам, которыми он прижимался к моим.
Я забыла, как безумен был этот мир, как быстро все менялось, и как отчаянно все стремились повернуть время вспять. Я позволила себе отрешиться от этого, наплевав на свой внешний вид.
Я понимала, что с моей карьерой покончено навсегда. Как теперь я могла мотивировать или вдохновлять кого-то? И что еще мне оставалось делать?
Удивительно, ведь чаще всего я не заботилась о своей прическе или макияже, одеваясь в поношенные майки и шорты, но продолжала одержимо брить свою киску каждый раз, когда принимала душ. Это было последней ниточкой связывающей меня с Хозяином.
Ночами, я скользила рукой между ног, чтобы приласкать себя. Я не знала, пыталась ли стать к нему ближе или использовала проверенный метод удовольствия от бессонницы.
Пока я спала, он всегда был рядом. Даже кошмары о плохой камере в своем большинстве приносили какое-то странное ощущение комфорта, потому что я знала, что он близко и постоянно за мной наблюдает. Он всегда за мной возвращался.
Теперь же я просыпалась около девяти часов утра, а затем заставляла себя снова заснуть, чтобы отлежаться в кровати до двух или трех часов дня, оставаясь в бессознательном состоянии как можно дольше, чтобы не сталкиваться с холодной реальностью, которой на самом деле и была свобода. Так продолжалось три недели, а потом моя мать взяла все в свои руки.
― Я записала тебя на прием к доктору Блейк, ― как-то утром сообщила мне она. ― Ты же знаешь, как хорошо она помогла мне после смерти твоей сестры.
Я таращилась в телевизор, пересматривая послеобеденный повтор дерьмового ток-шоу. Я не отрывала взгляда, потому что знала, что не смогу скрыть свое презрение.
Конечно, доктор Блейк ей помогла, потому что с тех пор, как умерла моя сестра, мама ни разу о ней не упомянула. До этого момента.
― Ты меня слушаешь?
― Да, я тебя слушаю, ― ответила я.
― Хорошо, так ты пойдешь?
― О, сейчас тебя интересует мое мнение?
Она громко вздохнула и принялась постукивать ногой по полу. Я закатила глаза. Я не нуждалась в очередной драме.
Мне хотелось свернуться калачиком и умереть, но так как этого не произошло, то я должна была продолжать жить. Если доктор Блейк не сможет мне помочь, то сможет просто вырубить меня. Еще один плюс.
― Конечно, мам. Я пойду.
***
Офис психиатра был именно таким, каким я его запомнила. Он находился в центре города в высотке на пятом этаже. В фойе безостановочно играла музыка из пятидесятых, несколько песен, которые повторялись снова и снова.
Это напоминало изощренную психологическую пытку. Если входя в приемную вы еще не были сумасшедшим, то, покидая ее, вы наверняка должны были им стать. Я уселась в одно из темно-синих кожаных кресел и принялась листать журнал.
Мне пришлось уговаривать маму, чтобы она позволила мне сесть за руль. Она не понимала, что если бы я хотела покончить с собой, то уже давно бы это сделала. У меня не было навязчивой идеи вылететь на встречную полосу. Тем более, я не была уверена, как себя убить, если ты уже мертва.
Я наткнулась на «откровенную» статью о секретах секса, которая встречалась в каждом модном женском журнале. Возможно, я чувствовала себя отставшей от жизни, но каждая из этих статей содержала одни и те же пункты, только в разном порядке. И в них не было ничего нового, они выглядели банальными и являлись продуктом вялой сексуальной жизни, а не тем, что могла написать сексуально раскрепощенная, свободная женщина.
В фойе находился еще один человек ― лысеющий мужчина средних лет, ожидающий возможности встретиться с другим врачом в его кабинете. Он бормотал себе под нос, и, когда я прислушалась, то поняла, что он считал. Я понятия не имела, что именно он подсчитывал, но я понимала, что у него будет срыв, если он не поправит ковер. Мужчина не отрывая глаз пялился на него с того самого момента, как я сюда вошла.