Он мог убить меня. И часть меня этого хотела. Это было бы проще, чем пережить то, что без сомнения мне предстояло, если этот мужчина собирался придерживаться своего плана. Похититель мог уйти, чтобы достать какие-нибудь жуткие орудия пыток или нож, который использовал накануне, чтобы разрезать удерживающие меня веревки. Я задрожала от последней мысли и отползла обратно в угол комнаты, будто могла просочиться сквозь стену наружу и очутиться на свободе. Скорее всего, он должен был вернуться обратно с минуты на минуту.
Заскрипев, дверь снова распахнулась, и я встретилась взглядом со своим мучителем, опасаясь увидеть в нем гнев. Конечно, я страшилась еще и того, что не знала своей дальнейшей судьбы. Но мужчина выглядел спокойным. Он покачал головой и ухмыльнулся. Если бы он не был социопатом, то я сочла бы его привлекательным. У него была одна из тех мальчишеских кривоватых улыбок, которая слегка приподнимала уголки губ, и заставляла его выглядеть безопасным. Что не соответствовало цвету его глаз.
Вместо ножей, пистолетов или миллиона других опасных вещей у него оказались метла, швабра и урна. Он вкатил за собой в комнату небольшое ведро для мытья пола и дверь снова захлопнулась. Я проследила, как он собрал в кучку гущу от супа и разбитую тарелку, а затем отправил все это в мусорную корзину. После чего протер пол, и, не сказав ни слова, снова забрал все, что принес в мою камеру.
Спустя пару минут, он снова вернулся, но на этот раз с пустыми руками. Мужчина буквально бросился в мою сторону, заставив меня вжаться в угол, словно раненое животное. Он не дотронулся до меня, а просто скрестил руки на груди. Его поведение напомнило мне реакцию родителя, который был недоволен собственным ребенком. Словно у меня не было ни единой причины реагировать подобным образом.
Его осуждающий взгляд заставил меня заговорить:
― Мне жаль, ― голос дрогнул и даже для моих ушей он показался чуждым.
Неужели, этим слабым беспомощным существом была я? Последние пять лет, я проводила семинары о самосовершенствовании и возможности взять под контроль свою собственную жизнь, которых я была лишена здесь. В мгновение ока.
Я взглянула на мужчину, который смотрел на меня с некой долей интереса. Я практически ощущала, как в нем закручивалась спираль жестокости, которая словно гадюка выжидала момент для нападения, но этого так и не произошло. Вместо этого, он уставился на меня так, будто ждал, когда я продолжу свою речь. Я так и сделала.
― Пожалуйста, поговори со мной. Почему ты отказываешься со мной разговаривать? Ты собираешься причинить мне боль? Планируешь убить меня? Прошу...
Мужчина улыбнулся. Не знаю, зачем я спросила, почему он не разговаривает со мной. Я знала почему. Это становилось все более очевидным. Я не была уверена, почему он выбрал именно меня, но у меня имелась хорошая теория на счет его безмолвия.
Он изучал меня, преследовал... Знал обо мне все. Круг общения, какие лекцию я читаю, что говорю, какую музыку слушаю. Я нуждалась во всем этом. Но он лишил меня всего. Я была уверена, что он пытался сломить меня, и, учитывая, что у меня не было ни единого шанса сбежать, пришла к выводу, что он добьется успеха.
Люди постоянно думают, будто их ни за что не сломить. Будто они ни за что не сдадутся. Скорее расколется оперативник ЦРУ, только не они. Мы живем в эпоху, где все так много смотрят телевизор, что воображают себя супергероями. Я была сильной, но сломить можно любого. Я это знала. Это был лишь вопрос возможностей, воли и настойчивости.
Это не происходило чаще лишь потому, что у большинства реальных социопатов весьма редко встречался самоконтроль или имелось терпение для того, чтобы должным образом сломить кого-то или попробовать перевоспитать. Те, кто мог себя контролировать, скорее всего, не были достаточно социопатичны. Вот почему я так боялась этого мужчину; не потому что я была его пленницей, а потому что видела в нем коктейль из всех этих качеств, которые могли привести к тому, что мой плен будет длиться вечность.
Он продолжал на меня пялиться, пока черты его лица не превратились в гримасу, словно это доставляло ему ни с чем несравнимое удовольствие, вспоминая которое, он будет дрочить, коротая долгие ночи. А потом мужчина развернулся и вышел. В комнате без него стало ощущаться значительно тише, будто одно его присутствие воспринималось мной как речь.
Следующие несколько часов, я порхала по комнате и танцевала. Я знаю, как безумно это могло прозвучать. Это и было безумием. Но на второй день я порхала по камере, как прима-балерина. Вам просто не понять, как отчаянно я нуждалась почувствовать хоть что-нибудь, кроме пустоты.