В воротах особняка, куда я пришла на собеседование, меня встретила преклонных лет дама. Стройная и элегантная, крашеные каштановые волосы собраны на затылке. Вязаное платье, в левой руке — черная трость для ходьбы.
— Я хотела бы доверить вам уход за моим… деверем, — объявила она. Что за отношения связывали ее с деверем, мне оставалось только гадать. — До сих нор никто из ваших сотрудниц долго с ним не выдерживал. Одна за другой увольнялись, и с каждой новенькой приходилось начинать все с начала, а это сущий кошмар — как для меня, так и для самого… брата.
Так-так, задумалась я. Может, она говорит о муже своей сестры?
— Работа не сложная, — продолжала она. — Вы должны приходить сюда с понедельника по пятницу к одиннадцати, чтобы накормить… брата обедом, прибрать в его комнате, сходить в магазин, приготовить ужин, и в семь вечера уйти домой. На этом все.
Слово «брат» с ее губ всякий раз слетало как-то нерешительно. Речь звучала учтиво, но пальцы стискивали трость беспокойно. Она сильно старалась не смотреть мне в глаза, но ее настороженный взгляд скользил по мне то и дело.
— В контракте с вашим агентством я изложила эти требования чуть подробнее. Но главное — мне просто нужен человек, который помогал бы ему день за днем жить самой обычной жизнью — такой же, как у других людей.
— А ваш… брат сейчас здесь? — уточнила я.
Кончиком трости дама указала в глубину садика на заднем дворе. Над аккуратно постриженными кустами фотинии маячил краешек черепичной крыши.
— Из флигеля в дом и обратно я просила бы не ходить. Вы должны заниматься только братом, а чтобы попасть к нему во флигель, пользуйтесь отдельной тропинкой с севера. С любыми трудностями вы должны справляться сами, на месте, безо всяких консультаций со мной. Это — главное правило, которое нарушать нельзя.
И она легонько стукнула тростью о деревянный пол.
По сравнению с сумасбродными требованиями, которые мне доводилось выполнять у других нанимателей: подвязывать волосы лентой каждый день другого цвета, остужать кипяток для чая ровно до 75 градусов, складывать руки в молитве, как только в вечернем небе вспыхнет Венера, и так далее, условия этого дома казались сущими пустяками.
— Значит, мы могли бы познакомиться прямо сейчас? — спросила я.
— Никакой необходимости в этом нет! — возразила она. Да так резко, будто я ляпнула нечто оскорбительное. — Познакомьтесь вы сегодня — завтра он все равно вас не вспомнит.
— Простите… в каком смысле?
— В том смысле, что у него проблемы с памятью, — пояснила она. — Это не старческий маразм: клетки мозга здоровы и в целом функционируют нормально. Просто семнадцать лет назад он повредил голову в автомобильной аварии. И с тех пор не может запомнить ничего нового. Его память обрывается на событиях тысяча девятьсот семьдесят пятого года и ничего, что случилось с момента аварии, не сохраняет надолго. Он помнит теорему, которую доказал тридцать лет назад, но понятия не имеет, что ел на ужин вчера вечером. Проще говоря, представьте, что в его голове — одна единственная видеокассета на восемьдесят минут. И каждый раз, записывая что нибудь свежее, он вынужден стереть все, что хранил на ней до тех пор. Таков запас его активной памяти. Ровно час двадцать — ни больше, ни меньше.
Она говорила ровно, без пауз, без каких-либо эмоций, явно повторяя все это, как мантру, уже в который раз.
Что такое запас активной памяти на восемьдесят минут, я представляла с трудом. Конечно, среди моих подопечных бывали и больные, но как тот опыт пригодился бы здесь, я понятия не имела. И тут же мысленно дорисовала на карточке Профессора очередную, десятую звезду.
Флигель — по крайней мере, на взгляд из дома — казался совсем заброшенным. Посреди окружавшей его живой изгороди, прямо между кустами фотинии, темнела старомодная калитка. На калитке висел огромный замок, изъеденный ржавчиной и птичьим пометом так, что, небось, и ключа уже не вставишь.
— Ну что ж… Начинать можете с понедельника, то есть послезавтра, если не против! — подытожила дама, давая понять, что все дальнейшие вопросы излишни.
Вот так я и начала присматривать за Профессором.
В отличие от особняка, флигель оказался строеньицем жалким и обшарпанным. Было сразу заметно: строили его наспех. Изумрудно-бордовые кусты фотинии, маскируя убогость жилища, оплетали фасад густыми неподрезанными ветвями. Входная дверь утопала в глубокой тени, а звонок оказался сломан.
— Какой у тебя размер обуви?