Выбрать главу

Это было первым, о чем Профессор спросил меня, едва услышал, что я — их новая домработница. Без поклона, без малейшего приветствия. Железное правило «не отвечай работодателю вопросом на вопрос» я помнила крепко и потому ответила ровно то, что меня спросили:

— Двадцать четыре[1].

— О… Какое благородное число! — воскликнул Профессор. — Факториал четверки!

Он скрестил руки на груди, закрыл глаза и погрузился в молчание.

— Что такое «факториал»? — спросила я на всякий случай. Просто чтобы понять, зачем это работодатель интересуется размером моей обуви.

— Если перемножишь все натуральные числа от единицы до четырех, получишь двадцать четыре! — ответил он, не открывая глаз. — А какой у тебя номер телефона?

— Пятьсот семьдесят шесть — четырнадцать — пятьдесят пять…

Он с явным интересом кивнул.

— О-о? Пять миллионов семьсот шестьдесят одна тысяча четыреста пятьдесят пять? За-ме-ча-тельно!.. Именно столько простых чисел содержится в ряду от единицы до ста миллионов!

Что уж такого «замечательного» в номере моего телефона, я так и не поняла, но в самом голосе Профессора слышалась необычная теплота. Казалось, он вовсе не пытается хвастать своими познаниями, напротив — очень сдержан и требователен к себе. От такого голоса можно запросто впасть в иллюзию, будто в номере твоего телефона и правда зашифровано нечто судьбоносное, а поскольку принадлежит он тебе, то и судьба твоя получается какой-то особенной.

Лишь поработав у него какое-то время, я раскусила эту его привычку. Каждый раз, когда Профессор не знал, что сказать — или о чем вообще говорить, — вместо слов он обращался к числам. Таков был его способ общения с окружающим миром. Нечто вроде руки для пожатия. А заодно и некая защитная оболочка. Скафандр, который с него не сорвать никому на свете и внутри которого он прятался, точно улитка в ракушке.

До последнего дня, пока я не уволилась из агентства, каждое утро разыгрывалась одна и та же сцена: Профессор открывал дверь, и мы с ним играли в числа. Для подопечного, чья память обнуляется каждые восемьдесят минут, я каждый раз была новой домработницей, с которой он никогда не виделся прежде. Из утра в утро он знакомился со мной впервые, краснея и путаясь в учтивостях от смущения.

Кроме размера обуви и номера телефона, он также спрашивал мой почтовый индекс, регистрационный номер велосипеда, количество черт в иероглифах моего имени и так далее. Вариаций было несколько, но заканчивались они все одинаково: едва услышав число, он тут же старался придать ему какой-нибудь смысл. Причем делал это мгновенно и без видимых усилий, упоминая все эти факториалы небрежно, словно бы невзначай.

Но даже после того, как он просветил меня и насчет факториалов, и насчет простых чисел, неизменная свежесть нашей «каждый раз первой» встречи в прихожей продолжала радовать меня по утрам. Что ни говори, а с мыслью о том, что твой телефонный номер что-то значит отдельно от самого телефона, куда веселее начинать рабочий день.

Профессору было шестьдесят четыре, и когда-то он преподавал теорию чисел в университете. Выглядел он старше своих лет и казался таким изможденным, будто много лет недоедал. И без того малорослый — каких-то метр шестьдесят, — он казался еще миниатюрней из-за жуткой сутулости. В глубоких морщинах на худой шее темнела вековая пыль, а белоснежная шевелюра торчала в стороны клочьями, наполовину скрывая оттопыренные уши. Говорил он тихо, двигался как на замедленной кинопленке, и чем бы ни занимался, угадать его намерения мне удавалось не сразу.

Тем не менее лицо его, несмотря на страшную худобу, можно было даже назвать благородным. По крайней мере, когда-то давно был красавчиком, это уж точно. А решительный, резко очерченный подбородок и глубоко посаженные глаза оставались притягательны до сих пор.

Но каждый день — не важно, сидел ли он дома или в кои-то веки все-таки выбирался на люди, — каждый день без исключения он был в костюме с галстуком. Три костюма — зимний, летний и демисезонный, — три галстука, шесть сорочек и пальто из натуральной шерсти — вот и все, что висело в его шкафу. Ни свитера, ни домашних штанов. На взгляд домработницы, просто идеальный гардероб.

Подозреваю, что о существовании какой-либо иной одежды, кроме костюмов, Профессор понятия не имел. Во что одеваются другие люди, его совершенно не интересовало, а тратить время на такую бессмыслицу, как забота о собственной внешности, просто не приходило ему в голову. Проснуться поутру, открыть шкаф и надеть тот из костюмов, что уже вынули из пластикового пакета после химчистки, — вот и все, на что он позволял себе отвлекаться. Каждый из трех костюмов — темных и таких же потрепанных, как он сам, — сидел на нем естественно, будто вторая кожа.

вернуться

1

Размер обуви японцы определяют в сантиметрах по длине стопы. — Здесь и далее примеч. перев.