– Я рад поздравить вас, Дангри, – заговорил очень бодро Мидарг, поднявшись и шагнув к ним навстречу. – Вы принесли в наши горы радость победы.
– Мидарг! Я рад вас видеть, – Дангри улыбнулся так лучезарно, так обескураживающе дружелюбно, что и мысли не возникло, что он мог желать хоть кому-то зла. – Это первая сладостная новость, нам помогли родные склоны. Мы вызвали обвал, и многих врагов погребло под камнями и снегом с южных вершин. Но война ещё не окончена, не следует об этом забывать.
– Но мы всё равно победим, это же очевидно. Шазнарг растопчет всякого, кто пойдёт на нас, – хихикала Диерга, а потом подёргала брата за бороду и кивнула на поэта. – Это мой воспитатель, ещё один. И он – эльф.
– Таких воспитателей я ещё не видел. Здравствуйте, давно вы Каэм ду Кха?
Высокая гномка за спиной наследника молчала, глядя вперёд, опустив ресницы. Теперь, когда она была близко, Феоллин заметил ещё в вороте кожаной куртки страшный шрам на шее, зажившие порезы на руках. Но лицо было нетронуто следами борьбы, оно было спокойным, каменным, как у Мидарга, но он – старик. А она... она была молода. Тёмные кудри волос, соболиные брови. Её даже можно было бы назвать красавицей, если бы не широкая челюсть и... бакенбарды. Всё же гномка в любом случае остаётся гномкой. Но хотя бы подбородок был гладким, как и кожа над верхней губой. Феоллин чуть было не пропустил заданный ему вопрос, так он увлёкся разглядыванием-разгадыванием.
– Не так много, досточтимый Дангри, наследник гор. Я видел лишь те города, что лежали на моём пути, а я непрерывно шёл в столицу. И только пришёл. Мидарг был встречен мною по пути, и с ним я пришёл сюда.
– Я этому рад. Мы все ещё поговорим, я только провожу её вот, – гном подкинул и поймал хохочущую девочку, – пора бы уже ложиться спать, мы ведь здесь живём как люди. Спим ночью, бодрствуем днём. Большую часть времени...
– Я хочу послушать! Расскажи, расскажи, что было? Шазнарг, я не хочу спать! Скажи ему!
– Дангри, не спеши, – заговорила воительница. Чудовище Шазнарг, от звука голоса которой Феоллин ощутил внутреннюю дрожь. Низкий, какой-то... проникновенный. Идущий из глубины, из нутра, из остова рёбер и сосудов с яркой, пылающей кровью. – Я хочу попросить тебя, Диерга, пойти вперёд.
– Зачем? – закривлялась девочка, но почти сразу согласилась. – Ладно, пойду, но вы зайдёте ко мне! Я буду ждать.
– Да, непременно.
Брат опустил сестру на пол, и она с удивительной быстротой понеслась вверх по лестнице, в дворец.
– И что это значит? – спросил наследник, когда Диерга скрылась во тьме арок. – Зачем надо было её отсылать?
– Тебе может достаться, и потому будет хорошо, если мы будем вместе, но Диерге это видеть и слышать не стоит. Мидарг, я догадываюсь, о чём ты хочешь поговорить. Но подожди. Нас ждёт буря.
Она на короткое мгновение взглянула Феоллину в глаза, но едва ли он представлял для неё интерес. Или она просто готовилась к тому, чему поэт стал невольным свидетелем.
Госпожу Ратмур словно порывистый ветер принёс, она была очень зла. За ней, не слишком спеша, шёл, как решил Феоллин, её супруг. Очень уж он был схож лицом и телом со своим сыном.
– Шазнард, – зарычала государыня, не стесняясь свидетелей. В гневе она подняла верхнюю губу, обнажая клыки, скалясь и почти крича в лицо гномки, – потрудись объясниться. Расскажи, о чём ты думала, когда устраивала эту кровавую демонстрацию?!
Мидарг сжал локоть эльфа и приставил к губам палец, призывая стоять тихо. Речь, вероятно, шла о расчленённых трупах на юге, о такой гниющей границе между территорией гор и захватчиками. А Ратмур закатала рукава и чуть было не схватила Шазнарг за грудки, а, может, так только показалось. Но рычать она не перестала.
– Рассказывай! Что ты этим хотела доказать? Зачем это было нужно?! Отвечай!
– Ма...
– Замолчи, Дангри! Я ещё поговорю с тобой. Но это тебе бы в голову не пришло, я знаю. И не пытайся её защищать. Так что же, я жду!
К концу этой гнусной речи тон правительницы стал ровнее и спокойнее, но оскал всё ещё придавал её лицу выражение звериного бешенства.
– Госпожа моя, как вы понимаете, – проговорила Шазнарг так спокойно, будто правительница приглашала её отобедать в кругу семьи. Даже бровью не повела, не шевельнулась, – была веская причина, по которой я была вынуждена совершить подобное.