– Скверно. Почему они не запросили помощи соседей? Они так уверены в своих собственных силах?
Торговец помолчал, разглядывая узор на посуде, в которой остывала печень. Затем он посмотрел по сторонам, но в такой час в таверне были только они вдвоём, хозяин, сонная девица и трое человек, занятых своим разговором.
– Я тут наводил справки и выспрашивал, чтобы понять этих существ, всё же я хочу заключать с ними деловые сделки, – Геаду снова оглядел пространство. Феоллин понял: его собеседник не просто не хочет, чтобы их услышали, он боится. – И я скажу вам так, господин поэт, это что-то совершенно дикое. Думается мне, эти гордецы сперва хотят понять противника, попробовать самим с ним сладить.
– А вы уверены, что они не захотят заключить с захватчиками мир? Подружиться с ними?
– Ох, вот в чём я правда уверен, так это в том, что обе стороны никогда не пойдут на такие соглашения. Что одни, что вторые – упрямцы. Скорее переубивают друг дру…
За спиной поэта хлопнула дверь, а господин Геаду мигом замолчал, уставившись на свои руки. В "Янтарную Саламандру" зашли гномы. Двое крепкий существ, которые пусть и уступали в росте людям, всё же казались внушительными. В темноте таверны их глаза сверкали как самоцветы под сводами пещер, куда может проскользнуть лишь тонкая нить – луч света. Феоллин знал, что здесь так темно лишь потому, что гномы избегали солнца: их зрение было невероятно острым в темноте, приспособленное для жизни под землёй, и люди пытались создать для своих покровителей комфортные условия.
– Не так часто их можно встретить днём, – совсем тихо проговорил торговец тканями, – должно быть, тень уже накрыла собой весь город. Поэтому они и выползли.
Феоллин не хотел привлекать к себе излишнего внимания, не сейчас, но не мог перестать разглядывать вошедших. Какие только народы можно встретить в этом мире… Белки глаз двух гостей едва ли правда можно было назвать белыми: у одного серые, холодные, у другого тревожного бурого цвета. Эльф слышал о таком, но никогда не видел вживую. С его места нельзя было увидеть щёлки зрачков, которые, если верить чужим словам, были светлыми и расширялись, когда гномы были вынуждены смотреть на свет или яркое пламя. В прошлом остались его увлечения зарисовками, но именно сейчас ему вновь захотелось взяться за стержень угля или сангины.
– Почтеннейший Геаду, когда вы планируете осесть в горах?
– Думал сегодня вечером пройти границу и въехать в Гранитный город.
– Как это славно. Видите ли, я здесь не случайно и так же, как и вы, намерен войти в недра земли. Что вы скажете, не откажитесь от моего общества и на этот раз?
Торговец обрадовался, и к нему возвратился аппетит. Зато бард совсем потерял интерес к еде. Он пообещал своему знакомому вернуться не более чем через два часа и выскочил на свет. Одна мысль о том, чтобы оказаться во тьме залов без возможности ощутить порывы ветра, без возможности видеть небо над головой, казалась невыносимой. Но Тамель'ин обрекает себя на ту же участь. Она, такая хрупкая и тонкая, пропитанная светом, как она перенесёт разлуку с солнцем? Но он может ей петь и играть. Его песни станут для неё опорой и поддержкой.
А всё же он устал. Он продал кольцо и теперь мог купить ремешки, чтобы закрепить лиру на теле, тубу и листы, на которых мог бы делать записи и рисовать, коробку стержней. Но в каждой прохожей ему виделась госпожа. Любая темноволосая девушка навевала на него нестерпимую тоску: он вспоминал волосы нежной Тамель'ин, её тёмные пряди, блестящие и гладкие, запах, который исходил от неё, запах, которым пропиталось платье после дня пути… На прощание она позволила ему поцеловать край длинного рукава, и он мог ощутить цветочный аромат во всей его прелести и чистоте. Она мерещилась ему всюду, будто стала лёгким духом и теперь путешествовала вместе с ним. Его хранительница, его милая покровительница. Даже если бы его на долгие годы заключили в грот, едва ли бы он огорчился, если она хотя бы раз в день навещала бы его, принося с собой то, что стало так дорого его сердцу.
Но вместе с его сладостным видением за ним шла и зима. Небо заволокло серым пухом туч, а на землю опустились первые снежные кристаллики. Пар вырывался вместе со словами и выдохами людей, но с его губ никогда не срывался этот видимый поток тепла. Феоллин замер посреди улочки, подняв взгляд вверх. Усталость заставила его остановиться, и хотя холод всегда приносил ему облегчение, сейчас отчего-то его чудодейственное влияние не ощущалось совершенно. Пока есть время, нужно насмотреться на небо, хотя бы и такое обесцвеченное. Он протянул руку к этой выси, поразившись вдруг своим пальцам: какие же они смуглые. Осень в этом году была очень ясной, неужели он умудрился загореть? И такими пальцами он касался белых одеяний Тамель'ин…