НАЧАЛО СЛЕДУЮЩЕГО ДЕЙСТВИЯ,
в котором я тост произношу, к всевышнему обращаюсь, благодаря его за дарованную нам жизнь и намекая на то, что раз уж он даровал ее, то пусть заодно и о счастье нашем, о здоровье и благополучии позаботится, и тост этот, хоть и с натяжкой некоторой, соответствует традициям осетинского застолья, и собутыльницы мои заключают в один голос:
— Оммен!
Зарина — младшая среди нас, и я передаю ей стаканчик, и она отпивает чуть и откусывает от края пирога, и это тоже соответствует традициям, и с сознанием выполненного долга я — единственный за столом мужчина и потому старший — выпиваю торжественно, и Фируза вслед за мной, и Зарина, и, выпив, мы принимаемся за пироги, которые удались, конечно, и я заявляю об этом, и Фируза всем своим видом дает понять, что похвала ею не заслужена, однако не возражает особенно, слушает с удовольствием, и Зарина улыбается, подтрунивая над матерью:
— А если бы сыр был тот? А если бы тесто подошло как следует?
— Страшно подумать! — подхватываю.
— Да ну вас! — сердится Фируза. — Нашли себе развлечение!
А вино само наливается в стаканчики, и снова я тост произношу — о дорогах жизни и о нас, путниках:
— Дай бог, — провозглашаю, — чтобы дороги наши всегда были прямыми!
— Оммен!
Пьем, а стаканчики величиной с наперсток и бутылка как была полной, так и осталась, но Фируза разрумянилась уж, и даже Зарина порозовела, и мы сидим и болтаем о том, о сем, беспечно и весело, и, слышу, я о переподготовке воинской рассказываю, о Миклоше Комаре, о состязании в стрельбе из пистолета, и о З. В., конечно, о том, как он выдерживал меня в техниках и как я спроектировал тележку, оснащенную системой тяг для опрокидывания кузова, велосипедной фарой для движения в потемках и сигнальным устройством, которое должно было ухать филином: «У! У!», о вешалке в стиле рококо рассказываю, об Эрнсте, о директоре, о Габо — ой, трески! — и слушательницы мои смеются чуть ли не до слез, и, вдохновившись, я продолжаю — о тете Паше, о Канфете и так далее, и тому подобное — ах, до чего же смешна моя жизнь!
А вот и Зарина вступает и, насупившись, нахмурившись, показывает, как я выглядел, когда она впервые увидела меня.
— Строгий, сердитый! — смеется. — Каменный гость!
Ах, это маска моя, щит, оружие оборонительное!
— Я ведь и к знахарю только со страха поехала, — сообщает она. — Налетел как ураган: «Быстрей! Быстрей!», я и обмякла, как овца перед волком!
— И я оторопела в первый раз, — подтверждает Фируза. — До чего же, думаю, серьезный молодой человек.
— Конечно, — улыбаюсь, — пугало огородное!
— Нет, нет! — протестует Фируза. — Неправда!
— Да, да! — подтруниваю над ними. — А оказался он простым и доступным, таким же, как все!
В третьем лице говорим обо мне и смеемся надо мной, третьим, и, смеясь, я мельком гляжу на часы — полдесятого уже, пора и честь знать — и поднимаю стаканчик, последний тост произношу, но серьезно уже, без смехе:
— Дай бог изобилия, счастья и радости вашему дому! Пусть каждый, кто переступает ваш порог, несет добро в сердце, а уходит, став богаче и щедрее душой!
Поднимаюсь, выпив, прощаюсь с Зариной, иду в переднюю, и Фируза, провожая меня, говорит тихонько:
— Спасибо вам. Я давно уже не видела, как она смеется.
Надеваю пальто, шапку, открываю дверь, собираясь уходить, и слышу голос Зарины.
— Алан! — зовет она.
Возвращаюсь, подхожу к ней, а глаза ее уже потухли, и, словно пересилив себя, она говорит и тоже тихонько, так, чтобы не услыхала мать:
— Не приходите больше.
— Почему? — спрашиваю удивленный и обиженный даже.
— Рано или поздно это вам надоест.
— Слышал уже, — киваю. — Других причин нет?
— Достаточно и этой, — жестко отвечает она.
— Нет, — улыбаюсь, — недостаточно.
— Я боюсь привыкнуть! — восклицает она в отчаянии. — Я не хочу ж д а т ь вас!
Это похоже на признание.
— Ничего, — бормочу, смущенный, — ничего…
ВЕСЕЛЫЙ УЖИН С ПАРАЛИЗОВАННОЙ ДЕВУШКОЙ.
Возвращаюсь домой и, едва открыв дверь, слышу телефонный звонок и, зная уже, чувствуя, что это Зарина, бросаюсь к аппарату, хватаю трубку и бодро возвещаю о себе:
— Да?
— Здравствуйте, — слышу. — Где изволили пропадать?
Это Майя.
— Я тут недалеко, — сообщает она. — Хочешь, зайду на часок?
— Нет, — отвечаю и добавляю второпях, смягчая ответ: — Я не один.
— Надеюсь, у тебя не женщина?
— Нет, — говорю, — не волнуйся.
— С чего ты взял, что я волнуюсь? — смеется она. — Я не собираюсь посягать на твою свободу.