– О… – вздохнула Темис, не зная, что сказать.
– Давай делать уроки, – предложила Фотини, оживленно доставая из сумки учебники.
Около часа они провели за чтением в полнейшей тишине, потом переключились на задания по математике. Закончили они почти одновременно и отметили, что обе решили примеры правильно, но разными способами. Фотини, как всегда, аккуратно записывала вычисления на полях. Почерк Темис не был столь ровным, скорее размашистым, порой она одинаково писала пятерки и шестерки. На один пример у нее могла уйти вся страница, в то время как Фотини уместила бы на ней три.
– Какая же ты чистюля, – подтрунивала над подругой Темис. – Не то что я.
– Отец говорил мне, что надо беречь бумагу. «Она не растет на деревьях!» Так он сказал.
Девочки засмеялись, но Темис знала, что они затронули серьезную тему: нуждающиеся люди не могут позволить себе разбрасываться тем, что имеют.
Они все еще смеялись, когда распахнулась входная дверь. Вошла худощавая женщина с прозрачно-бледной кожей и огромными глазами. Ее волосы были зачесаны назад.
Фотини подошла к матери и обняла ее.
– Это моя подруга, Темис, – с гордостью сказала девочка.
– Рада познакомиться, – с улыбкой ответила женщина. – Фотини не перестает рассказывать о тебе с того момента, как в первый раз пошла в новую школу!
Женщина поставила на тумбочку небольшую корзину и достала два свертка. Мама Фотини стояла к ним спиной, и Темис не могла налюбоваться ее длинной темной косой, спускавшейся ниже талии. Женщина наспех пыталась состряпать обед.
Темис привыкла к бабушкиной огромной кастрюле и теперь с удивлением разглядывала крошечный ковшик, который мать Фотини поставила на круглую газовую конфорку.
– Уже поздно, – сказала женщина.
Девочки совсем потеряли счет времени. Часов у них не было.
– Разве тебя не ждут твои родные?
– Да… мне пора домой, – сказала Темис, поняв, что слишком засиделась.
Она собрала учебники. По комнатке плыл аромат фасолады, фасолевого супа.
Фотини проводила Темис до главной улицы, иначе бы она никогда в жизни не нашла обратной дороги.
– До завтра, – сказала Фотини. – Здорово, что ты пришла.
Вернувшись домой, Темис увидела за столом братьев и сестру. Бабушка раскладывала еду из двух огромных сковород, полных до краев: в одной было рагу, в другой – хорта[10]. На стол она положила буханку хлеба. Темис поняла, что мать Фотини готовила так мало, потому что не могла позволить себе большее.
Это объясняло, почему она не позвала Темис остаться на ужин.
– Где ты была? – спросил Танасис.
– И почему так припозднилась? – требовательно добавила Маргарита.
Пока передавали тарелки и разливали воду по стаканам, звон посуды и приборов заглушал голос Темис. Она совершенно не хотела рассказывать, куда ходила. Последние несколько часов Темис провела в спокойной радостной атмосфере и не желала, чтобы родственники ее разрушили.
Маргарита оказалась настойчивой и все же вынудила Темис рассказать, где была. Как она и боялась, ее рассказ вызвал у Танасиса приступ гнева.
– Она не гречанка, как мы, – беспрекословно заявил он.
– Но она говорит по-гречески, она православная, крещеная…
– Ее родители…
– Отец умер! – возразила Темис. – Его убили! Я же говорила вам.
– А мать? Она до сих пор коммунистка?
Маргарита присоединилась к нападкам на младшую сестру:
– И что значит для твоей подружки наш лозунг? «Одна нация, один король, один лидер, одна молодость»?
Темис вспомнила разговор с подругой. Мысли Фотини она знала не хуже своих.
Вновь заговорил Танасис, на этот раз мягче. Даже он заметил, что глаза младшей сестры наполнились слезами.
– Темис, кого ее мать считает лидером? Она верна Метаксасу? Или же поддерживает тех, кто хочет разрушить наш строй?
Не успела Темис ответить, как в разговор вмешался Панос – он защищал не только сестру, но всех, кто сопротивлялся диктатуре.
– Как вы двое не понимаете? – прокричал он, указывая пальцем на Танасиса и Маргариту. – Вас не волнует, что Метаксас восхищен итальянским режимом? Оппозицию он подавляет с помощью своих головорезов.
Когда четверо внуков делились на вражеские лагеря, кирия Коралис тотчас же переключалась на готовку, мыла посуду и переставляла кухонную утварь, и без того стоявшую по местам. Время от времени она просила их говорить тише, а иногда, как сделала и сейчас, добавляла свое замечание о политике, которое противоречило ее собственным взглядам.
– Да, Панос, Метаксас следит за Муссолини, но мне кажется их восхищение взаимно.
– Гитлер тоже обожает греков, – добавила Маргарита. – И мы должны этим гордиться!