— Ну хорошо, чтобы тебе, Сеня, легче было ориентироваться, будем считать, что мы находимся в твоем сне. Тебе от этого будет легче?
— Сон… Ага, понятно.
Я успокоился. А что мне еще оставалось делать, когда все попытки саморазбудиться за счет щипков предплечий, задержки дыхания или учащенного моргания оказались безрезультатны и не помогли мне вернуться в реальность.
Более того, поразмыслив, я решил, что раз сплю, то, вероятно, и та возня у Саркофага была всего лишь сном, а значит, когда я проснусь, все останется по-прежнему целым и невредимым. Я даже забеспокоился по поводу возможности проспать утреннее построение подразделений станции и неминуемости получения за неявку на него штрафных санкций от взводного командира.
Занятый своими мыслями я уже почти не слушал Сатану, повествующего об истории своего воцарении в виртуальном пространстве Вселенной. И включил внимание только тогда, когда тот приступил к финальной части своего рассказа.
— А теперь — последнее сцена моего эпоса: описание появления моей скромной, но могущественной персоны в материальном мире, — сказал Сатана. — Это даже не сцена. Это — настоящая поэма! Ведь проложить дорожку из мира космической виртуальности в материальных мир было нелегко. Пока ваши ученые и инженеры бились над прорубанием в мой мир окна, я мобилизовал все свои ресурсы, дабы очутиться в их мире. Я потратил много сил, чтобы пробиться в реальность. Но законы Мироздания не давали мне никаких шансов. Мне казалось — прошла вечность до того момента, как оттуда, из реальности, ко мне была протянута рука помощи.
— И кто ж такое сотворил? Ренегаты? Шпионы? Террористы?
— Ты, Сеня! Великий и ужасный.
— Фигушки, нечего меня приплетать к случившемуся. Я тут ни при делах. Моя скромная прапорская особа к борьбе Добра со Злом не относится никаким боком.
Сатана громогласно рассмеялся. Так громогласно, что даже пол подо мной заходил ходуном.
— Ты, Сеня, великий неудачник.
— А вот не надо обзываться. Если всякие галлюцинации на меня еще и ругаться начнут, то это ни в какие ворота не полезет.
— Я не обзываюсь, Сеня. Не обижайся. Я лишь обобщаю факты. Есть мелкие неудачники. Они постоянно спотыкаются, падают и ломают себе руки-ноги. Роняют на пол тарелки со щами. Ломают приборы. Наступают на хвосты спящим собакам…
— Я не такой!
— Да. Ты, дружище, не относишься к числу мелких неудачников. Ты, Сеня, играешь по-крупному, не размениваясь на ерунду. Впрочем, свою порцию насмешек над собой ты получил. Над тобой люди смеялись с самых твоих первых шагов по поверхности родной Земли. Годам к десяти ты уже и сам поверил, что появился на свет исключительно ради того, чтобы веселить публику. Может, потому у тебя так много друзей. Ты заметил, что у тебя больше друзей, чем у кого-либо другого на станции?
— Я чужих друзей не считаю… Так что же такого я, по-твоему, натворил?
— К числу последних твоих подвигов относится гибель «Апельсиновки»…
— Что-о-о!!? — я задохнулся от возмущения.
— Не опубликуй ты свою статью, не встревожились бы защитники из «Имперского общества охраны артефактов». И не прислали бы руководству Космофлота гневную депешу. А руководство Космофлота не взбеленилось бы от такого наглого вторжения в его компетенцию. И не потребовало бы от вашего Василь Палыча срочного вскрытия Саркофага. Если бы события шли без твоего вмешательства, то Саркофаг бы еще пару лет бы изучали, наткнулись бы на кобонковские летописи в слое первой культуры, где детально объясняется вся предыстория создания Шролла. Саркофаг все равно был бы открыт. Но тогда бы не пострадали бы люди, поскольку они бы уже представляли себе, что такое Шролл образца семнадцатого вызова.
— Не верю!
— Твое неверие не вернет тебе скушанных Шроллом сослуживцев. Кстати, сей людоед не только поглотил их тела, но и завладел их памятью. Так что, тебя он довольно хорошо знает. И мчится к тебе на свидание на всех парах.
Мое сердце беспокойно застучало. «Я сплю! — попытался успокоить я себя. — Сон есть сон. В нем и не такое может случиться. Я сплю! Я сплю! Я сплю! Я сплю!»
— Если ты — сверхъестественная сила, то должен знать, сколько времени мне осталось жить? Минута? Час? — спросил я, ибо даже в том мире, который я считал сном, очень хотелось остаться в живых.
— Жизнь, Сеня вовсе не сумма прожитого времени. Жизнь и время — это вообще противоборствующие друг с другом процессы. Жизнь пытается остановить время, а время пытается изменить жизнь. Бывают минуты, равные тысячелетиям, а бывают дни, пролетающие, словно мгновения… Так что, дорогой мой, ты задаешь неправильные вопросы.
— А о чем тогда спрашивать?
— Тогда спроси меня, как я попал в реальность вообще и вовнутрь тебя в частности.
— Как? — нехотя спросил я, отмечая, что впервые видит такой сон, где ему все так доходчиво и рационально объясняют.
— Помнишь, за полгода перед отправкой на Корзину тебе доверили потрудиться над одним из узлов очистительной установки станции надпространственного канала глобальной связи «Дунай»?
— Еще бы не помнить, я так башкой ударился о кожух распределителя, что неделю провалялся в санчасти.
— А помнишь ли ты обстоятельства своего падения с вентиляционной решетки?
— Нет. И телезапись там, как ни странно, не велась. Все удивлялись: грохнулся с такой высоты, а отделался — лишь легким сотрясением мозга.
— И правильно удивлялись. Ибо ты, друг мой, шлепнулся вовсе не на чугунный кожух. А — в процессор-тессеракт платы главного модуля станции.
— Это невозможно было сделать, — уверенно произнес я. — Гиперкуб прикрыт наглухо. Его и ядерным ударом не возьмешь.
— Конечно — двенадцать степеней защиты! Задачка для истинного взломщика.
— Вот-вот, — уверенности в мне резко убавилось.
— Пять степеней были в тот раз отключены как раз из-за проводимой тобой обработке помещения, чтобы не поубивать тебя и твоих нанороботов. 3 уровня защиты были сняты тамошним рабочим интеллектом при твоем падении, дабы не испепелилось твое бренное тело. Мне, кстати, пришлось как следует поработать с памятью этого интеллекта, дабы стереть в ней запись происшествия. Благодаря тому тебя не шибко допрашивали на комиссии по безопасности труда.
— Двенадцать минус восемь… Остается четыре, — растерялся я.
— Первую, вторую и третью защиту из этих четырех снял попавший в блок, генерирующий защитные поля, сорвавшийся с твоего скафандра ранец с баллонами…
— То-то местные инженеры недоумевали…
— А последний, четвертый, уровень защиты — плазменный экран ты просто пролетел. Он проектировался для гашения излучения, идущего изнутри, а не всяких летящих в тессеракт извне нанотехников.
— Я плюхнулся в гиперкуб?!! Э-э-э, нетушки! Тогда бы от меня и мокрого места не осталось бы.
— Тебе повезло, Сеня. С той стороны ждал тебя я, давно охотящийся хоть на какое-то материальное тело, попавшее в стык виртуальности вакуума и реальности материи. В противном случае — от тебя и в самом деле даже мокрого места бы не осталось. А я не только вернул тебе белковую оболочку, правда, введя в нее часть себя, но и обставил все дело так, словно ты всего лишь брякнулся вниз, сорвавшись с решетки. Можешь сказать мне, что-нибудь вроде: «Спасибо!» или «Благодарю!», а то и «Буду помнить о сем благодеянии до гробовой доски!»
— Значит, ты… того… ты поселился во мне? — мне стало резко не по себе.
То есть и до этого я чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку моя психика с трудом могла осилить происходящее; однако теперь, когда передо мной из разрозненных элементов начала собираться вся картина происшедшего с ним, происходящее осилить стало уже совсем невозможно.
— Вроде того, — ответил Князь Мира Сего.
«А если это не сон?! — со страхом спросил себя я. — Если все на самом деле так дерьмово?»
— Для чего? — спросил я.
— Объединивши разведывательную версию своей личности с твоей психикой, я получил возможность пользоваться наличествующей в твоем мире безбрежной энергией, будучи способен извлечь ее океан даже из песчинки…