Полковник встал из-за стола. В задумчивости сделал по кабинету несколько шагов. Несколько раз, раскачиваясь, перенес центр тяжести своего тучного тела с пяток на носки. Затем повернулся к прапорщику и спросил:
— А что ты сам думаешь по этому поводу?
— Саркофаг открывали и выпускали Шролла на волю во время межгосударственных войн. После этого следовала страшная бойня, в результате последней из них кобонки перестали существовать совсем. Агрессией из космоса тут и не пахнет. А пахнет войной бывших противников против общего врага кобонков — их Любимого Врага.
— Твой вывод?
— Мы все, товарищ полковник, сидим на бомбе колоссальной мощи.
— Бомба? Литиевая? Или что поновей откопал? — деловито осведомился Василь Петрович.
— Шролл хуже литиевая бомбы! — воскликнул я, ободренный интересом начальника к моим словам. — У него иной принцип атаки! Большая часть его ресурсной базы скрыта не в Саркофаге, а зарыта под землей по всей планете. В Саркофаге — только главный процессор всей этой боевой системы. Дорога каждая минута. Я окончательно разгадал предисловие к кобонковским «Летописям одиннадцати возрождений». Там описано создание Шролла и принцип его функционирования…
Полковник снова заходил по кабинету. На этот раз — менее задумчиво и более нервно. И проговорил:
— Среди специалистов кое-кто думает так же как ты. Кто-то из них назвал Шролла «бронепоездом». Возьмем, допустим, хорошо сохранившиеся изображения второй культуры…
— Это, товарищ полковник, была первая версия этой самообучающейся машины, — перебил я командира. — Она тогда действительно походила на колонну приваренных друг к другу танков. И то — дала шороху наземным городам из первой культуры. После этого кобонки увлеклись подземными укреплениями. Но, уже руша шестую культуру, Шролл научился вести войну и в глубинах планетарной коры.
— Даже если ты и прав, Сеня, то все равно наши чрезвычайники…
— Они, конечно, клянутся, что мощи их защитного экрана вполне хватит для подавления чего угодно?
Полковник тяжело вздохнул. Подошел ко мне. И глядя ему прямо в глаза, спросил:
— Короче, Сеня, чем ты хочешь меня напугать?
— Господин полковник, надо сообщить комдиву об опасности и порекомендовать ему объявлять всеобщую эвакуацию. Затем наша дивизия должна вызвать подкрепление, а до тех пор — всем вместе подняться наверх и бомбить Шролла, чем есть, с орбиты.
— Во-первых, комдив пошлет нас с тобой куда подальше. А во-вторых, Саркофаг уже полчаса как открыт, но ничего страшного не случилось. Пока что наши детекторы ловят высокую концентрацию наночастиц в атмосфере.
— Это не просто наночастицы, — сказал я с отчаяньем в голосе. — Это передовые отряды. Разведка.
— С чего ты взял?!
— Кто другой бы не врубился. А я — так сразу же и просек, поскольку чего-то подобного и ожидал… А еще, господин полковник, надо глянуть данные со спутников. Ими должны быть засечены точки активации подземных модулей Шролла.
Василь Петрович вернулся за свой стол. И связался через свой терминал с дежурным оператором штаба дивизии, запросив сведения, получаемые от спутников-наблюдателей, летящих по стационарным орбитам над Кобо.
— Ого! — вырвалось у меня, когда он из-за спины полковника увидел появившуюся перед тем картинку.
Сам же полковник сжал зубы и помрачнел, увидев великое множество возникших непонятно откуда термически активных точек на поверхности планеты.
В кабинет вбежал испуганный Джангаров и срывающимся голосом доложил полковнику о взрыве энергетических установок, обеспечивающих работу защитного экрана вокруг Саркофага.
Василь Петрович запросил интеллект станции о развитии событий.
Когда тот начал выдавать катастрофические прогнозы развития событий на экран перед полковником, все мы поняли: дело — дрянь.
— Почему не дают сигнал общей тревоги? — задал вопрос полковник — скорее самому себе, чем мне или Джангарову.
— Может, все обойдется, — предположил Джангаров.
«Черта с два!» — подумал я.
Глава 4. Хватит рефлексировать!
Я выбежал из штаба.
Над «Апельсиновкой» прогрохотал гром. Со стороны Саркофага полыхнуло ослепительным белым светом. Заревела, словно раненый гигант, сирена тревоги.
— Надо бежать к Утюгу! — крикнул я стоявшей у штабного крыльца Златке.
Утюгом сотрудники нашей станции неофициально называли угрюмую громаду комплекса находящихся в двух километрах от «Апельсиновки» складских помещений, где хранился наш арсенал, транспорт, всяческое оборудование и запасы энергии и пищи.
— Ты, что, Сенечка?! — Златка бросила на меня недоуменный взгляд. — К какому Утюгу?
И я поймал себя на том, что озвучил сейчас вовсе не свое решение, а мысль вторгшегося в мой разум чужака. Действительно, что нам со Златкой делать на Утюге?
— По тревоге каждый должен занять свое место в боевом расчете! — звонко прокричала Златка и, чмокнув меня в щеку, унеслась прочь.
«А ведь и я должен, по идее, сейчас присоединиться к своему отделению на плацу у батальонного бункера», — подумал я.
Подумал я об этом как-то весьма тоскливо и вяло — не двигаясь, без трепетного желания тут же выполнить указанное в заученной наизусть «Инструкции по поведению в случае общей тревоги».
Все дело в том, что в моем сознании воцарился полный кавардак.
Одной частью своего разума я четко понимал, что надо выполнять возложенные на меня присягой профессиональные обязанности. И я бормотал, словно мантру: «Я же, елки-палки, присягу давал! Я давал присягу! Я же русский прапор, а не говно на палочке!»
Но голос моей прапорской совести мгновенно был перекрыт властным голосом Сатаны. И этот могучий голос зачем-то упрямо гнал меня к Утюгу.
«Что со мной? Кому подчинена моя воля?» — спросил себя я, испытывая примерно такое же чувство, какое чувствует попавшая в цепкие кошачьи когти несчастная мышь.
Мне вспомнилась древняя поговорка кобонков: «Если ты не видишь падающего рядом с тобой дерева, значит, оно падает на тебя». И я подумал: «Думаю, меня уже давно придавило этим деревом. Но один фиг я его не смогу увидеть, поскольку оно — плод моего собственного психического расстройства».
Мимо меня, застывшего словно столб на месте, промчался на воздушном катере отряд воодушевленных происходящим бедствием курсантов-практикантов под командованием старлея Чинюкова.
«Это что, просто так? Или как? — задумался Семен. — ЧП на станции и моя съехавшая крыша — случайное совпадение?»
«Нет, Сеня, то судьба. То наша с тобой судьба, — сообщил мне Сатана. — Хватит рефлексировать! Мчи к Утюгу!»
«Хватит мной командовать, проклятая галлюцинация!» — в ответ огрызнулся я и попытался осмыслить происходящее со мной, напряженно ища выхода из создавшейся ситуации.
Мой взгляд наткнулся на стену стоящего перед ним здания столовой. На сей стене сияло огнями стилизованное под мозаику панно. На нем изображен взвод космофлотцев-десантников в скафандрах, выпрыгивающих из десантного бота на поверхность неведомой планеты. Над сим героическим панно — гигантские буквы лозунга:
СЛАВА ПОКОРИТЕЛЯМ КОСМОСА!
«Вечная теперь нам всем будет слава, — пробормотал я. — Вот чему действительно слава, так это установкам копирования личности и хранилищам наших ментальных и физических матриц. Не хотелось бы мне тут помереть навсегда. Не та обстановка».
И снова я попытался совершить то, к чему его призывает воинский долг — вернуться в батальон. Сосредоточенно твердя себе: «Я должен мчаться к бункеру за номером раз. Должен! Должен!», — я попытался сделать шаг к моему батальону.
Но, увы, не смог выполнить такое простое действие. Ибо в этот момент чья-то неведомая воля подчинила мое тело своему желанию. Она взяла под контроль все мышцы человека. И заставила меня направиться к Утюгу.