Пока одни подразделения команды крейсера занимались уничтожением оставшихся от Шролла систем, другие проводили поисковые работы, пытаясь найти выживших обитателей станции.
Одному из батальонов спасателей удалось отыскать на обезлюдевшей планете капсулу с единственным уцелевшим человеком, находящимся в анабиозе.
К ней тут же направили с имперского крейсера катер с бригадой врачей. Те переместили найденное тело в реанимационную камеру катера и вернулись на корабль.
Спасенным ими человеком оказался, конечно же, я — прапорщик Семен Поленов. Кстати, к этому моменту мне пришлось вернуться в свое тело (жуткая штука: мгновение назад ты был независим от плоти и свободно парил в огромном пространстве, и вдруг — бац! — снова засажен в эту плоть, которая то болит, то чешется, то хочет пить и есть).
Я был обожжен, серьезно обезвожен, покрыт синяками и ссадинами и находился в коматозном состоянии. Кисть моей левой руки была сильно повреждена.
Мне вкачали в кровь восстанавливающий раствор. Обработали раны. Заживили их. Вкололи успокоительное.
И я провалится в тяжелый сон, в котором страшное огромное черное солнце, стремительно увеличиваясь в размерах, пожирало Землю и все остальные планеты Солнечной системы…
На борту крейсера меня десять часов держали в сонном состоянии, потом наскоро допросили, быстро долечили, одели-обули и под конец выставили под видеокамеры СМИ на брифинг, прошедший в зале пресс-службы «ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ ТИШАЙШЕГО».
После краткой, но весьма эмоциональной дикторской подводки к видеокадрам, снятым на руинах «Апельсиновки», меня сунули под объективы телекамер. Положение обязывало, и сделав усталый и полный трагизма вздох, я радостно завопил:
— Я знал, что меня спасут! Русские своих не бросают! Спасибо всем! Слава России! Слава Космофло-о-о-ту!
— Как ты выжил, Семен? — спросил у меня корреспондент корабельного телеканала. — Я читал, что ты и на Анаконде уцелел один из всей базы? У тебя есть какая-то система выживания в катастрофах?
— Мне просто повезло, братцы, — заявил я. — Как и на Анаконде. Только здесь было гораздо круче.
— А что за катастрофа произошла с базой?
Дальше полтора часа прошли в разговорах про «Апельсиновку», Саркофаг, мои подозрения насчет его содержимого, освобождение ото сна Шролла и гибели моих сослуживцев. Естественно, что о спарринге Любимого Врага аборигенов Кобо с Врагом Рода Человеческого я не сказал ни слова. Не из-за хитрого расчета. А потому что, Сатана на время вывел из свободного обращения мои воспоминания про наши с ним делишки.
В заключение я придал своему лицу сверхпечальное выражение и сказал:
— Кто бы мог подумать, что для этих чокнутых кобонков любимым было смертоносное чудовище! Мы мерили чужую расу своим аршином. И просчитались насмерть.
На этом праздничная часть спасения прапорщика Поленова завершилась. И началась часть бюрократическая. Она была полна многих неприятных мне событий. И я с полным на то основанием начнет подозревать, что их скорбная череда еще только начала свою атаку мою и без того суровую и крайне неулыбчивую судьбу.
Последовала череда допросов, проведенных сначала дознавателями крейсера, а затем и представителями следственного комитета при Имперской прокуратуре. От этих ребят я узнал немало неприятных вещей.
Оказывается Имперская служба безопасности следила за мной еще с Анаконды.
Руководство ИСБ заинтересовал не только факт моего спасения от полчищ дикарей, но и истребление какой-то неведомой силой всей их популяции вокруг бункера, где я забаррикадировался.
Популяция насчитывала 50 000 особей. И получалось, что вся эта зубастая орава накинулась на людей, поела их, а потом полностью исчезла с Анаконды вместе с детенышами. Куда-то испарились даже паразиты, которыми кишели расположенные близ станции гнезда кровожадных тварей.
Аналитический центр ИСБ, используя компьютерные модели, убедительно доказал, что сей неведомой силе неоткуда было появиться, иначе как из меня самого. И с тех пор с меня не спускали глаз.
И хотя прямо никто мне об этом не сказал, но даже моих ограниченных умственных способностей хватило, чтобы понять из разговоров с офицерами госбезопасности: после Корзины я был под колпаком у спецслужб.
Поняв это, я задумался, а не пахали ли на госбезопасность Златка, Колобок и его зубастые друзья?
Глава 3. Молчание и расчетливость
После всех этих допросов меня поместили в охраняемый не только электроникой, но и двумя бравыми сержантами из комендантского батальона бокс на госпитальной палубе крейсера.
В сей бокс привозили из того или иного отделения госпиталя разную аппаратуру, при помощи которой исследовали каждую клеточку моего многострадального организма даже на уровне субатомных частиц.
Мне пришлось пережить тысячи тестов: физиологических, психических, мнемонических и прочих.
Особенно допекли меня всякие там задачки на сообразительность. Чаще всего они представляли собой сложную и опасную ситуацию, из которой следовало найти лучший выход. И тут моих мучителей ожидал шок. Их потрясло то, что во всех подобных задачках моим решением являлось только одно — самый короткий путь к тому, чтобы превратить данную ситуацию из сложной в неразрешимую, а из опасной — в безнадежную.
Проделывая все эти экзерсисы, я с ужасом убеждался, что снова стал патологическим неудачником.
О моей феноменальной манере мышления даже стали шушукаться члены экипажа имперского крейсера, команда которого, если говорить откровенно (конечно — строго между нами, братцы), никогда не умела хранить секретную информацию. А, между прочим, сведения про исследование меня любимого будут идти под грифом не просто «Ограниченный доступ» или «Секретно», а — «Совершенно секретно!».
Сдуру я начал хитрить в таких тестах. И стал отказываться от таких вариантов решения ситуационных задач, которые приходили на ум первыми. Я пускал в ход лишь пятый или шестой вариант.
Задумка на первый взгляд весьма хитро-мудрая. Но на поверку все вышло еще хуже, чем было.
Если раньше я при решении тестовой задачи делал ситуацию смертельной только для себя, то теперь, судя по услужливо подаваемым компьютером расчетам последствий, стал лихо превращать ее в глобальную катастрофу для огромного количества людей или экосистемы какой-либо выдуманной планеты.
Штатные психологи смотрели на меня с трепетом и благоговением. А вот я сам впал в черную тоску. Нелегко чувствовать себя королем неудачников.
Сие настроение тут же заметило вышестоящее начальство. И мне решили помочь приободриться.
Нет, пичкать меня стимуляторами медики не рискнут, опасаясь замутить изучаемый ими метаболизм спасенного прапорщика. Просто от меня на некоторое время отвязались, одарив недельным отдыхом и намеком на то, что по прибытии крейсера в столицу северной области Русского Сектора город Зыкинск прапорщик Поленов, может быть (а может и не быть), получит там месяц-другой санаторно-курортного лечения и всяческие прочие удовольствия.
Освободившееся от тестов и анализов время я проводил на предусмотрительно поставленных в его боксе по совету штатных психологов игровых тренажерах. Однако через пару дней мне надоели все эти игры, ибо в них мне не удалось пройти даже первый уровень сложности.
Чтобы не быть раздавленным скукой, я решил провести уборку в своем боксе. Протер тряпкой с дезинфицирующим раствором потолок и стены, уронив при этом на пол массивный реанимоаппарат и залив водой прибор, отслеживающий динамику электромагнитных процессов в кожном эпителии.
Замкнутые таким образом друг на друга металлические пластины датчиков сего прибора отчаянно заискрили. Запахло паленой резиной.
«Это не к добру», — подумал я и вжал голову в плечи в ожидании взрыва либо пожара.
Однако ни того, ни другого не произошло. И я облегченно вздохнул.
Столь мелкие неприятности не убавили у меня трудового энтузиазма. И я набросился на предбанник своего бокса, немилосердно драя его пол, словно решив протереть в этом месте дыру. Тут я заметил через прозрачный пластик входной двери остановившуюся перед нею в нерешительности молоденькую и симпатичную медсестру.