— Ступай, Нен-Нуфер.
Когда Пентаур не вышел из темноты проема, девушка поднялась с пола и направилась к нему, чтобы поцеловать руку, как всегда делала при прощании, но жрец отмахнулся от нее и зло повторил просьбу оставить его одного. В полумраке ее едва скрытые одеждой формы были соблазнительны, как никогда прежде, и Пентаур впервые действительно испугался не справиться с желанием, но боль в любимых изумрудных глазах была сильнее огня, сжигавшего тело.
— Ты сердишься на меня, Пентаур?
Он не мог слышать грустные нотки в обожаемом голосе и почти простонал:
Он не мог слышать грустные нотки в обожаемом голосе и почти простонал:
— Нет, Нен-Нуфер. Ступай. Сейчас сюда придет Амени.
Девушка вздохнула и стала медленно спускаться по огромным ступеням. Она знала их, как свои пять пальцев, поэтому и в темноте безошибочно находила опору для своих маленьких ног. Она не боялась темных тайн храма. Ее не пугали высокие изваяния богов. Она с детства скользила между ними, подобно легкой тени. Когда Нен-Нуфер дошла до пристроек, тусклая луна ушла за тучи. Для сна оставалось всего пару часов, но мысли путались и мешали заснуть. Девушку пугала внезапная холодность молодого жреца. Она пыталась, как прежде, веселить его, но от ее шуток он становился только мрачнее и уходил. Теперь чтобы увидеться с ним, приходилось долго искать его и ждать, когда он наконец останется один. Она понимала, что наставник загружен работой, но ведь даже верховный жрец находит время для отдыха и общения с детьми, которые вместе с матерью живут в прекрасном городском доме.
Нен-Нуфер любила смотреть с храмовой башни на город. Днем отсюда можно наблюдать за ремесленниками, мастерящими посуду на порогах своих глиняных домов, и крикливыми продавцами фиников и сладостей, снующими между прохожими. Когда маленькая Нен-Нуфер впервые увидела, как вооруженный человек избивает безоружного, она кинулась к Пентауру, чтобы тот остановил безобразие, но жрец лишь улыбнулся:
— Городская стража следит за порядком. Эти люди — воры. Тебе не следует их жалеть.
И Нен-Нуфер перестала их жалеть и даже не отворачивалась, когда стража жестоко расправлялась с ворами. Лишь переводила взгляд на более интересное. Например, красивые носилки, которые несли темнокожие рабы в ту часть города, где рядом с царским дворцом высились дома знати. Она видела богатых людей в храме и любовалась украшениями и тончайшим льном их одеяний, но никогда не просила жреца о подобных. Ей хватало простых белых одеяний и сандалий из тонкой кожи.
Вечерами, когда тьма опускалась на город, вокруг царского дворца зажигались сотни факелов, и до слуха девушки доносились смех и музыка. В эти минуты Нен- Нуфер мечтала побывать среди людей, которым дарована честь взирать на фараона, а может и того больше — прикасаться к его руке, руке Бога. Она бы никогда не посмела этого сделать. Одно дело прикасаться к изваянию, а другое — к теплой руке… И тут же ругала себя за глупые мысли, ведь никто не смеет прикасаться к Божественному, это карается смертью. Только царицы и царские наложницы удостоены этой великой чести. Она пыталась разглядеть фараона во время великих праздников, но тот был окружен пышной толпой придворных и стеной телохранителей, чьи копья сверкали на солнце так, что приходилось щуриться.
Несколько раз Нен-Нуфер видела в храме царицу, приносившую богатые дары. Она не сомневалась, что Пта оставался доволен красивыми украшениями, тончайшими тканями, дорогими благовониями… О, да, эта женщина была достойна фараона. Ее розовое тело светилось под тончайшими одеяниями, а прямые черные волосы струились вдоль плеч, ниспадая вперед тоненькими косичками. Прекрасная диадема с дорогими каменьями украшала высокий лоб. Она затмевала окружавших ее красавиц, и даже рабыни выбегали поглазеть на нее, но Нен-Нуфер пряталась за колонной, считая себя недостойной взгляда супруги его святейшества. Прошло уже более двух лет с того дня, как она разбила с фараоном горшок, но так и не дала стране наследника. Может быть, поэтому она приносит такие богатые дары храмам.