И, подмигнув ему, захлопнула дверь едва ли не перед самым носом растерявшегося мужчины.
Киллиан сглотнул, глядя на темное дерево двери перед его лицом и вспоминая, что обоняние пожилой женщины хоть и не дотягивало до остроты нюха настоящего оборотня, все же было достаточно чувствительным.
А уж пряный, терпкий запах секса, как и запах возбуждения, часто мог различить и обычный человек.
Мужчина покосился на стоящую у крыльца Эмму, искренне надеясь, что та, чуть нахмурившись и сосредоточенно сейчас о чем-то размышляя, не поняла или не расслышала намека Бабушки. Смиренно вздохнул. Кто еще мог быть в курсе того, чем они недавно занимались?
– Ну что, пойдем?
Эмма заморгала, точно приходя в себя, улыбнулась лукаво, протягивая руку и переплетая их пальцы:
– Конечно.
Выйдя за ограду, она уверенно потянула его в сторону, неожиданно срываясь в быстрый шаг.
– Свон, что?..
Она дернула его за руку, потянув за собой в узкий «карман» между стеной бабушкиного трактира и забором, в тот крохотный участок на заднем дворе, куда вела дверь запасного выхода. В полутьме укромного закутка Киллиан успел лишь заметить составленные у невысокого крылечка знакомые бочонки – бочонки с ромом с «Веселого Роджера», которые он лично недавно продал Бабушке, – когда Эмма толкнула его к стене. От резкого движения и удара спиной он невольно выдохнул, а в следующее мгновение Эмма, прижавшись всем телом и вцепившись в отвороты его кожаной куртки, притянула мужчину к себе, целуя.
Жадно.
Сильно.
Страстно.
Голодно.
С жаром, вмиг заставившим кровь вскипеть в венах, отдаваясь низким пульсирующим гулом в ушах.
Его тело отреагировало моментально. Губы раскрылись, отвечая на ее желание с не меньшим пылом, языки столкнулись в короткой схватке, где нет ни победителей, ни проигравших, а есть лишь жажда, утолить которую могли лишь новые поцелуи. Рука скользнула по ее спине вниз, ладонь с широко расставленными пальцами обхватила округлую ягодицу, притягивая ближе, вжимая ее бедра в свои, и Эмма с готовностью потерлась об него, сладко застонав в приоткрытый рот мужчины. Его измученный столь долгим, тщательно подавляемым возбуждением член напрягся, отвердел, и, почувствовав это, Эмма выгнулась, прижимаясь к Киллиану еще теснее и почти распластавшись на нем, грозя окончательно свести мужчину с ума.
Упругая грудь, прильнувшая к его груди, нежные бедра, прижимающиеся к его паху… Киллиан жадно сминал в поцелуе ее губы, чувствуя привкус горячего шоколада, ощущал ее близость, ее страсть, ее возбуждение, – острое, почти болезненное, созвучное его собственному, – от которого низ живота наливался тянущей тяжестью. И то, что руки женщины, выпустив куртку, проворно забрались в задние карманы его джинсов, сминая и впиваясь пальцами в упругие мышцы пока она сама настойчиво и ритмично терлась об него, отнюдь не способствовало облегчению состояния.
Остановиться… Они должны остановиться… Прекратить…
Вот-вот… Сейчас…
Еще один поцелуй…
Всего один…
Сердце бешено колотилось в груди, в глотке, в висках, в кончиках пальцев, в паху, и Киллиан, задыхаясь от близости любимой, захлебываясь ее поцелуями, отчаянно пытался вспомнить, почему должен остановиться, когда ее нежное тело своими изгибами так идеально подходило к его телу, когда их сердца бились в безумном ритме взаимного желания.
Должен…
Должен остановиться…
Сдержаться…
Перетерпеть…
Бьющаяся в мозгу единственная разумная до отчаянности мысль потеряла всякий смысл, когда Эмма скользнула ладонью по его бедру, чуть отодвинулась, давая пространство, достаточное, чтобы ее рука оказалась меж их телами, и, не прекращая ласкать языком его рот, обхватила напряженный член, сжимая сквозь плотный джинсовый материал.
– Господи, Свон!.. – мужчина использовал всю силу воли на то, чтобы слегка отстраниться от ее губ, хотя прервать этот поцелуй и захлестнувшую их страсть казалось почти кощунством. Выдохнул, пытаясь звучанием голоса воззвать к здравому смыслу хотя бы одного из них: – Душа моя, мы так до дома не доберемся…
Аах!
Эмма поймала ртом его подбородок, чуть прикусила, заставляя резко и шумно выдохнуть, запнувшись на полуслове; приподнявшись на цыпочках, скользнула поцелуями по его скуле к уху, лизнула мочку:
– Почему нет?
Ее рука начала движение, сильно и настойчиво потирая его член, и Киллиан запрокинул голову, вжимаясь затылком в стену и невольно стискивая пальцы на ее бедре, точно хватаясь за последнюю соломинку стремительно рушащегося самоконтроля
Почему… нет…?
Почему…
Почему…
Как же сложно сосредоточиться.
– Нас же могут увидеть, – прошептал он, с трудом вспомнив кажущуюся такой слабой причину и, противореча своим же словам, подался бедрами навстречу дразнящей ладони.
Хотя они были укрыты от посторонних глаз стеной таверны с одной стороны и высоким сплошным забором с другой, защита не казалась ему такой уж надежной, когда всего лишь в нескольких футах за углом простиралась широкая главная улица с все еще гуляющими прохожими, чьи шаги и голоса он то и дело слышал.
Тихий смешок, что скользнул теплом дыхания по его щеке, еще одно сжатие, заставившее его тело дрожать, безотчетно толкаясь в эту беспощадную ладонь…
– Еще недавно тебя это не смущало.
Он вздрогнул и едва ли не застонал от того, как невозможно сексуально прозвучал сейчас ее голос.
Да, он сам начал это, дразня и трахая ее своей рукой едва ли не на глазах родителей и собравшихся на просмотр фильма сторибрукцев, скрываясь лишь под ненадежной защитой гигантского пледа и неровного освещения, а после Эмма подхватила эстафету, доводя его до исступления, но…
– Я хочу, чтобы ты меня трахнул. Здесь. Сейчас.
Господибоже…
Он не был святым. Грешник до мозга костей, он готов был сигануть в адское Пекло, пройти все круги ада лишь за эти тихие слова и возможность их осуществления.
И сиганул-таки.
Внутренний голос разразился торжествующим ревом, когда Киллиан с глухим рычанием приник к губам женщины, жадно давя и сминая их своим ртом, притянул к себе гибкое тело, стремительно поворачиваясь вместе с ней и вжимая в стену. Он раздвинул ее ноги своим коленом, прижался так, что их тела еще плотнее приникли друг к другу, потерся пахом, заставляя прочувствовать всю силу его желания. Первобытно-дикое, неконтролируемое, жаркое возбуждение захлестнуло их яростнее и жестче, чем неумолимая волна цунами, стирающая с лика земли целые города. Сорванное дыхание, глухие стоны, безумно колотящиеся сердца, чистейший адреналин в крови… Его ладонь скользнула по ее телу вверх, легла на затылок, его пальцы зарылись в ее волосы, и, не прерывая поцелуй, Эмма слегка оттолкнула бедра мужчины, потянула свободный конец его ремня, расстегивая сначала звякнувшую пряжку, а затем джинсы. От прикосновения нежных пальцев его живот поджался, джинсы и трусы быстро оказались приспущены, но Киллиан почти не почувствовал коснувшейся возбужденной плоти вечерней прохлады – сомкнувшаяся на прижатом к животу члене узкая ладонь обжигала сильнее, чем самое жаркое пламя, грозя испепелить первым же движением вверх-вниз.
– Эмма!.. – хрипло застонал он в жаркую влагу приоткрытого рта, когда подушечка ее пальца коснулась обнажившейся головки, размазывая капельку предэякулята. Почувствовал, как женщина усмехнулась в поцелуй, двигая неплотно сжатым кулаком – вверх-вниз, вверх-вниз, снова и снова, заставляя его лихорадочно дрожать, – и, с трудом отстранившись от ее губ, Киллиан быстро накрыл сомкнувшуюся на его члене руку своей ладонью, останавливая, хотя все его естество умоляло продолжать эти ласки.
Ее глаза удивленно распахнулись – почти черные из-за расширившихся зрачков, они лихорадочно блестели в проникающем из-за забора свете уличного фонаря. Чуть растрепавшиеся волосы, припухшие от поцелуев губы, вздымающаяся от частого дыхания грудь с проступившими сквозь ткань напряженными сосками… В этот миг весь ее облик был воплощением желания, страсти и сексуальности, и Киллиан с внезапной ясностью осознал две вещи: то, что эта потрясающая женщина принадлежит ему так же, как и он принадлежит ей… и что он просто умрет, если не возьмет ее прямо сейчас.