Соболева теперь танцевала под что-то столь же медленное и очень французское, но ноты знакомые. Волков уже, блин, все её тупорылые песни знал.
Рыжее чудовище кружилось на месте, и её зелёное платье развевалось, разлеталось в разные стороны, а ноги будто вообще забыли про гравитацию… так. Декан!
— Нет, я ничего ей… — начал было Егор.
— Нет, нужно! — надавил декан. — Это просьба самого-о…
Декан ткнул пальцем в потолок, видимо, намекая на ректора.
— И что? Пусть сдаёт! Я поставлю. Или пусть у неё экзамен принимает Леонид Николаевич.
— Он не может, он в больнице.
— Он всегда в больнице, — пожал плечами Волков.
— Ну Его-ор… Иванович, — декан тяжко вздохнул. — Ну тогда я вынужден…
Дальше шло бормотание, из которого ничего толком не было ясно, потому что Волков снова отвлёкся, чтоб его.
— А мы можем отсюда выйти? — попросил он, вытирая пот со лба, и снова протирая шею, в попытке избавиться от мифического галстука.
— Зачем?
— Ш…умно, — кивнул и бросился на выход Егор, а стоило покинуть концертный зал, понял, что уже не может терпеть дальше этот разговор, ну слишком уж много внимания чёртовой дурище, которая и дома! его умудрилась достать. Всё из-за неё наперекосяк. И снова! Снова за неё просят, будто нет других студентов в ХГТУ! Одна только Соболева!
— Хорошо, — прошипел он, распрямился и разминая на ходу шею, повернулся к декану. — Хорошо. Я даю ей последний шанс.
— Ах, как замечательно! — расплылся в улыбке декан.
— Но она сдаст мне… всё! Всё что я ей ставил “за так” — ясно? Список выдам старосте их группы.
Оно догнало Егора, когда он почти скрылся в кабинете.
— Спасибо, — шепнуло оно.
Голос разлетелся по коридору, умножившись эхом.
— За что? — пальцы сжали ручку так, что побелели костяшки. Ручку, а не руку чудовища — уже хорошо.
— За шанс… — шепнуло оно.
— Если ты ещё не поняла, ябеда, это наказание, а не награда. Четыре зачёта и два экзамена… ты не сдашь. Не мни о себе бог весть что.
Он вошёл в кабинет и захлопнул за собой дверь. А Веронике показалось, что пропасть между ними стала такой огромной, что с одного её обрыва, она не видит другой стороны, за пеленой из облаков.
— Но я хоть попытаюсь… это ваш последний шанс, — одними губами шепнула она.
Примечание:
* Когда бы знать, что завтра ждёт!
И угадать событий ход?
Какой Судьба готовит бал?
Поминки или карнавал?
"Судьба" — мюзикл "Ромео и Джульетта" (русская версия)
=Солнце жизни — светлый Феб!*
— Вам помочь? — Роня склонилась к женщине, дремавшей на лестничной клетке.
Гостья была на вид лет пятидесяти с хвостиком, короткостриженная, плотненькая, коренастенькая. Она спала уложив голову на сумку, и обняв колени. На дворе не июль, в подъезде прохладно.
— Ась? — она подняла голову и уставилась на Роню. — Ой… да я глупая! Представь, поменяла билет и выехала на три часа раньше, и никому не сказала! А телефон сел… меня ж и не ждут ещё! прихожу — дома никого. И ключи не стала брать…
Из двери Рониной квартиры выглянули три рыжие головы, расплылись в улыбках и с интересом уставились на женщину.
— Идёмте к нам. телефон реанимируем, у нас подождёте, — предложила Роня, не дожидаясь ответа взяла за ручку сумку.
— Да что вы! — начала было женщина, но тут остальные Соболевы высыпали из квартиры.
— А вас как зовут? — спросил Влад, помогая женщине подняться.
— Ирина…
— Значит мама-Ирина, — подмигнул Константин, открывая пошире дверь.
— Дак я… — начала было несчастная, окружённая Соболевыми, нежданная гостья соседей.
— Мама-Ирина, а вы борщ варить умеете? — глаза Валеры загорелись, и все трое его родственников замерли и уставились на маму-Ирину.
— А мамины котлетки? — Константин оттолкнул брата.
— А у нас… — начала было Роня, но мама-Ирина покачала головой.
— Поняла я вас, шаром в холодильнике покати, эх вы…. — и уже безо всякой помощи направилась в квартиру.
В семье Соболевых маму ужасно любили, по маме ужасно скучали, и к любой маме относились — как к богине, так что незнакомке с лестничной клетки не суждено было нынче остаться одной, не под той дверью она осталась сидеть…
Уже спустя час, все четверо хищно наблюдали, как шинкуются овощи, как наполняется скучающая по этому кухня, запахами еды, и как пухлые ручки мамы-Ирины порхают над разделочной доской.